Каждый раз венчание вызывало в Анне дрожь во всём теле. Свечи, громкий голос священника, дрожащие губы невесты. Вот только стоять ей было тяжело, и она присела на скамейку у стены, не забывая осенять в нужных местах молитвы лоб. Девушка с любовью смотрела на родных, на серьёзного отца со свечой в руках, на моложавую мать рядом с мужем. Вдруг что-то тёмное, страшное почудилось ей: картинка, то, что было перед глазами, будто бы рассыпалась, и Анна увидела перед собой тот же зал, но оставленный и разрушенный – окна выбиты, иконостаса нет, а стены в чёрных следах, оставленных огнём. Анна сдавленно ахнула и закрыла рот ладошкой, укусив до крови. Ощутив металлический привкус во рту, очнулась, и увидела, как молодые целуют икону.

«Что это было?» – с ужасом подумала она, не зная, что пришло время дара, данного ей Богом: видеть и предвидеть будущее.

Она встала, высасывая ртом кровь от укуса, и глазами поискала Повилику. Повитуха, словно почувствовав взгляд, обернулась и, сразу же поняв, что произошло, быстро поднесла палец ко рту – молчи, мол. Аннушка согласно кивнула и обессиленно плюхнулась обратно на скамью, чувствуя в ногах необъяснимую слабость.

В доме Маркеловых было шумно, перед застольем молодую жену закрыли от гостей шалью и быстро заплели две косы – знак её нового положения. После усадили за стол рядом с молодым мужем. На столе перед ними стояла только одна тарелка и одна вилка на двоих, весь вечер они должны были пользоваться одним набором, показывая гостям своё единство. Гармонист, почётный гость свадьбы, разодетый в вышитый фартук с нагрудником и киковые штаны, раздувал меха, выдавая весёлые мелодии. Воспользовавшись тем, что гости заняты, Аннушка подсела к Повилике.

– Тетка Маня, поговорить бы, – сказала она, прижимаясь губами к её уху.

– После, голубка моя, после, – старушка показала глазами на гостей и, сунув Анне в руки хворост, велела присоединиться к родственникам.

Шумное свадебное застолье продолжалось: пришло время подарков молодым. Хитрые гости подбирали их так, чтобы перед другими не посрамиться и своему двору урона не нанести. Покупное не дарили, ведь все они старались жить от своих рук. Анна, озабоченная своим видением в церкви, особо подарки не рассматривала, но краем глаза видела холсты и дорожки, назалавочники и подзалавочники, разную живность: баранчика с ярочкой, телёнка, птицу. Дарили ложки, плошки, поварёшки, скалки, мялки, глиняные латки, кружки, горшки, корчаги, изготовленные здесь же, в Ёлошном. На минутку она выпустила Повилику, сидевшую за столом, из вида и не заметила, как старуха потихоньку ушла домой. Она рванула было за ней, но тут молодых начали провожать в малуху, отвешивая в их адрес шутки, и Аннушке пришлось остаться.

Пьяненький Егор Васильевич обнимал Маркелова, глядя молодым вслед.

– Наследники у нас будут, сват, крепкие, красивые, здоровые! – говорил он чуть хвастливо, гордо выпячивая грудь.

– Егорушка, домой пора, завтра смотрённый день, – звала его жена, натягивая на мужа лопотину.

– Твоя правда, Любушка, – покорно соглашался он, просовывая руки в рукава зипуна.

Далеко за полночь Шабалины, собравшись все вместе, небольшой толпой поспешили по своим домам.

Ранним утром они уже стояли во дворе Маркеловых, наблюдая, как сваха будит молодых. Мать Анны крестилась и молила Бога, чтобы не случилось позора, и посветлела лицом, когда сваха дала понять, что ночь прошла удачно.

– Слава тебе, Господи, – прошептала Люба, посмотрев глазами полными слёз на Анну, – сложилось у молодых!

Взявшись за руки, новобрачные пошли к бане, истопленной с раннего утра. Шли по тканной дорожке, брошенной им под ноги. Перед ними скакала на кочерге свекровь, вымазанная сажей и одетая в старую шубу, вывернутую наизнанку. Когда за молодыми закрылась банная дверь, все тут же остались ждать: всем было интересно, как они выйдут из неё. Накрытые шубой с головой, как единое целое, или по одиночке, что означало, что молодой муж жену не принял. Анна оглядывалась вокруг в поисках Повилики, но отвлеклась, когда скрипнула дверь, а гости громко закричали – большой, лохматый тулуп скрывал молодых с головой.