– А если мне не хочется?

– А это ты тяте своему разлюбезному скажи, его распоряжение. Только дома его ты не найдешь – ещё затемно к храму подался, хочет до первого снега управиться. А ты пошевеливайся, Повилика ждать не любит.

Вздохнув, Аннушка подчинилась. Быстро сполоснула лицо под рукомойником, ухватила со стола вареную картофелину и выскочила из дома.

Сентябрь выдался на удивление теплым, холодными были только ночи, да и то не все. Аннушка спешила по главной улице – Барабе, как ее называли, – кивая встречающимся знакомым. Стояло обычное, ничем не примечательное утро: пастух гнал стадо коров за село, лаяли собаки, сосед возился с телегой, рядом крутились помощники – сыновья мал мала меньше, шмыгая, поджимали босые ноги на холодной траве.

– Аннушка! – Одна из сестер, живущая на Барабе, выглянула из-за забора. – Куда это ты в такую рань собралась?

– Матушка к Повилике отправила, – ответила Анна.

Подумав секунду, остановилась поболтать.

– Уж не рожать ли собралась она? – пошутила сестра, выкручивая и развешивая на веревки исподнее мужа.

– А хоть и родит, что с того? – поддержала шутку Анна. – Помнишь, наша бабка в сорок семь родила, так что матушка ещё и понести может.

– Может-то может, – ответила сестра, – вот только надо ли?

Жила Повилика в доме на соседней улице, в самом её конце, где через поле – рукой подать! – уже начинался лес. Хозяйства большого не держала: десяток курей, да задиристый петух с мясистым, малиновым гребнем тут же погнался за Аннушкой, загнав беднягу на скамейку у дома.

– Тётка Маша! – отчаянно выкрикнула Анна, глядя на то, как петух загребает мощными лапами землю, намереваясь запрыгнуть на скамью.

– Ах ты ж охальник! – выкрикнула хозяйка, выскочив из дома на крик и понужая противную птицу полотенцем. – Завтра же в суп отправлю! – пригрозила она петуху и помогла гостье спуститься.

– Не бойся, милая, он только с виду грозен, а как палку в руках увидит, бежит прочь со двора. Проходи, не стесняйся. Половики бы выхлопать, да всё недосуг, – пожаловалась хозяйка, провожая Аннушку в дом.

Повитухи в селе были в почёте, но и стать одной из них могла не любая. Во-первых, женщина должна была родить. Единственная дочь Повилики жила в соседнем селе, но перенимать материнский опыт не хотела, а после того, как её отец скончался, и вовсе наведывалась к матери редко. Во-вторых, репутацию повитухе нужно было иметь безупречную, ведь ей доверяли новую жизнь. Односельчане ревностно следили за её бытом, и если замечали в неверности мужу или в иных прегрешениях, то уже не приглашали её принимать роды. Напротив, уважаемая в народе повитуха, состарившись, могла рассчитывать на помощь – ведь женщины, у которых она принимала роды, кормили её, всячески помогали и угощали пирогами по праздникам.

Повилика отличалась от прочих сельских повитух. В Ёлошном она появилась случайно. Оставленная матерью у дороги, она не помнила кто она и откуда. Исполнилось ей в ту пору только пять, но всё её прошлое до появления в в селе скрывала плотная пелена белого тумана. Был ли её отец ссыльным? Или по этапу шла её мать? Что побудило родителей – а она была уверена, что оставили её родные люди – бросить неразумное дитя на милость местных жителей? Чьего она роду-племени? И откуда в ней сила, обнаруженная в пятнадцать лет? Эти вопросы не давали ей покоя всю жизнь, но ответы на них она не нашла, а после смирилась.

Девочку приютила простая крестьянская семья, едва сводившая концы с концами, а в избе, как говорится, семеро по лавкам сидело. Долгое время девочка не разговаривала, молча наблюдая за тем, что происходит, и отзываясь на имя Маша. А когда произнесла своё первое слово, взрослые тут же засыпали её вопросами, но не дождались ответов – память найдёнки была чиста, как выбеленный холст. С тех пор и прикипело к ней прозвище Повилика, ведь она укоренилась в Ёлошном, словно сорная трава.