– Не к добру такая тишина, – пробормотал Макар, спеша навестить своих товарищей, расположившихся в разных домах деревни.

Отряд красногвардейцев, расквартировавшихся в Ёлошном, был небольшой: человек сорок, не больше. Двигались они по тракту для воссоединения с основой армией, но здесь пришлось задержаться и принять бой. Затишье было временным, командир отряда это знал, но и солдаты измучились – поэтому он принял решение остановиться ненадолго, чтобы позволить им всем отдохнуть.

– Как думаешь, Яков, надолго мы здесь? – спросил Макар своего сослуживца, встретив того у дома его родителей.

– Сдается мне, что нет, – ответил он, сплевывая на землю кожуру от семечек. – Белые совсем рядом, местные бают, что в соседнем селе – верст десять отсюда будет, так что погонят нас дальше, словно стадо коров на случку.

– Дочь здесь оставишь? – спросил Макар. Последние слова ему не понравились.

– Да кому она нужна, докука? Разве что жене подкинуть.

– Постой, она вроде как умерла у тебя.

– Машка-то? Не жена она мне, так… Миловались, сами не заметили, как дитё появилось. Таскалась за мной, как кошка шелудивая, покоя не знала.

– А жена что ж, молчала?

– На то она и жена, чтобы молчать! – схохотнул Яков. – Уходить будем, девку ей оставлю, пущай кормит. Хотя, говорят, пока меня не было, она тоже родила, девку. Нюркой, вроде, назвали.

– Нюркой? – переспросил Макар, догадываясь уже о ком идёт речь. – Так Анна, к которой мы вчера за помощью обратились, и есть твоя жена? А Вася? Он чей ребенок?

– Моя, – ответил Яков. – А мальчонка – сын купца Дозморова, служили мы как-то у них. Сказывали люди, что приехала она в село с ним из Кургана, но ничего, доберусь до неё и разберусь. За всё ответит.

– Дурак ты, Яшка, – в сердцах ответил ему Макар, чувствуя, как растет отвращение к собеседнику. – Такую бабу на кошку блудливую променял!

– А ты никак глаз на зазнобу мою положил? На-ко, выкуси! – взбеленился Яшка. – Я, может быть, жизнь на колченогую положил, так что шагай подобру-поздорову куда шёл!

– А ты не петушись, не петушись передо мной, – сказал Макар. – Я не таких ещё видывал, муштровал да место своё указывал. Ты жену при мне оцыганил, а она людей лечит да спасает. Грош цена тебе за это, и не друг ты мне больше!

Макар развернулся и, широко шагая, поспешил прочь от Якова, ругая себя за то, что не вмазал он по его сытой и довольной роже.

Прошло два дня. Отряд так и продолжал столоваться в Ёлошном. Белогвардейцы хоть и были недалеко, но тоже не спешили, расквартировавшись в соседнем селе: отмывались в банях, выводили вшей, стригли заросшие головы, попутно выявляя среди местных жителей сочувствующих советской власти и устраивая их публичные порки в центре села.

Макар, не теряя времени и наскучавшись по крестьянской работе, подправил крыльцо и забор, переложил на свой лад поленницу дров. Семён был слаб, но в сознании, конфузился, когда Анна меняла ему повязки, и смотрел на девушку детскими, беззащитными глазами. От этого взгляда щемило сердце. О его быстром восстановлении и речи не шло, скорее всего, ему пришлось бы остаться в Ёлошном, и Макар размышлял, как бы ловчее это сделать, чтобы не напрягать особо хозяйку дома присутствием брата. Как будто услышав его мысли, Анна вышла на крыльцо и, оглядев работу, сказала:

– Премного благодарствую вам, Макар Силантьевич, уж как я боялась за ступеньку эту – а ну как обвалится под ногой? А сейчас любо-дорого посмотреть, как новая!

– Да чего уж там, – ответил он, испытывая почему-то неловкость от её похвальбы. – Обычное дело, всякому мужику доступно.

– Всякая работа мастера хвалит, а я к вам за советом. Сдаётся мне, что недолго вам в Ёлошном быть. Что ж с Семёном будет? Ему дороги не перенести. А ну как белые придут? Сколь раз уже власть в селе менялась, разве ж утаишь от них, что постоялец у меня живёт?