– Возьми девку да обиходь, – приказал он Анне. – С утра не жрамшая, криком кричит.

Аннушка мигом протянула руки и приняла спящего ребёнка – маленькую, худенькую до такой степени, девочку, что веса в ней было, как у собачки, крутившейся под ногами.

– Дай её мне, доня, – попросила Люба и унесла малышку в шалаш.

– Хорошо устроились, Макар расстарался? – спросил Яков, закуривая самокрутку. – Сам бы не нашёл, хоть и местный, чудом набрёл. Удачное место выбрали. Кто не знает, никогда не найдёт.

Он замолчал, глядя на огонь костра.

Белые ворвались в Ёлошное внезапно, ночью, когда все спали. Утром отряд должен был уйти, но решение задержаться в полупустом селе стало роковым для их командира. Несколько винтовок красногвардейцев против сотни – смех да и только. Кого на месте порешили, кого в исподнем из домов вывели и в сарае закрыли, чтобы утром повесить, а Яков участи этой избежал. Не спалось ему в эту ночь, ибо возвращался он домой от одной вдовушки, принимающей у себя одиноких да и женатых мужчин. Успел в дом родительский вбежать, да винтовку свою схватить, а тут маманя на плечах повисла – ребёнка, мол, забери, изведут девку, лиходеи. Грея руки у костра, вспоминал, как из Ёлошного выбирался, как смотрел на догорающий родительский дом и дома односельчан; как скитался по болотам, наблюдая, как белые на следующий день нашли схорон ёлошенский на болотах и забрали скот, избивая прикладами воющих баб; как пытался успокоить плачущую дочь, от крика которой болела голова и звенело в ушах.

– С Макаром что? – тихо спросила Анна, понимая по выражению лица Якова: произошло что-то страшное.

– Не знаю, – хриплым голосом ответил он. – Видел только, как людей в сарай вели – тот, что у Петункиных стоял – а что там дальше было, мне неведомо.

Анна встала с чурочки и отошла в сторону от костра, чтобы увидеть небо. Яркие звёзды сияли далёким, холодным светом, и лишь одна поблёскивала, как золотой камушек, словно подмигивала ей.

– Жив Макар, – поняла она, испытав облегчение. Перекрестившись, вернулась к костру.

Взрослые в эту ночь не спали: прислушивались к ночным звукам, ёжились от ночной прохлады, встревоженные вестями, что принёс им гость. Да и днём оглядывались по сторонам, опасаясь, что и их найти смогут. Слаб человек – спасая собственную жизнь, запросто чужую продать может. Ближе к вечеру Васятка, дежуривший возле леса, запыхавшись от быстрого бега, примчал на стан.

– Аннушка, там пыль над дорогой, скачет кто-то! – выкрикнул он, подбегая.

Анна отреагировала мгновенно.

– Мама, тятя, берите Нюрку и Васятку, бежите в лес поскорее! – скомандовала она, вглядываясь в степь.

– А ты как же? – с тревогой спросила её мать.

– Не медли, поспешай! Я с Семёном останусь, меня не тронут. А, может, нас и не заметят! – добавила она, глядя как три фигуры исчезают в лесу.

– А ты что встал? Бери дочь и беги! – крикнула она растерявшемуся Якову, суетливо хватающему то котомку, то винтовку. Девочка, испуганная действиями отца, громко расплакалась.

– Вот сучка, – вызверился Яков, став невменяемым от накатившего на него страха. – Она же нас выдаст!

Прихватив ребёнка, он рванул к воде, где бросил её в болотную муть, удерживая руками бьющееся в попытке жить тельце.

– Что ты делаешь, изверг! – закричала Анна, рванув к нему, но, не заметив травяной кочки, она упала, хрустнула кость, и страшная боль пронзила её тело. Царапая землю руками, рыча от боли, она ползла к болоту, чтобы помешать безумцу, но сознание покинуло её. Последнее, что увидела Анна, это жёсткая, жёлтая трава, летящая ей навстречу…

Она очнулась на топчане в шалаше. Над головой шелестела осока, эхом отдавались в голове чьи-то голоса.