– Не знаю, Анна Егоровна, как и быть мне, вот думу думаю, да всё выхода не вижу.

– На болотах сейчас наши ёлошевцы живут, шалаши у них построены, плохонькие, но от ветра и дождя укроют на первое время, а там, глядишь, и переменится всё.

– А что комсомольцы, есть в селе? – спросил Макар.

– А как не быть-то? Всех понемногу имеется, – ответила Анна, спускаясь с крыльца и подходя к гостю. – Гришка Соловцов, Матвей Притыкин в селе обретаются, только слышала я, с вами они уйти хотят, нельзя им здесь оставаться.

– Так и тебе опасно, Аннушка, ты же нам помогла, выходит, советской власти пособница.

– Нету надо мной власти, один Бог надо мною властен, но правда ваша, Макар Силантьевич – из-за злобы людской могу пострадать. За себя не боюсь, за родителей и детей тревожно.

– Значит, надо на болота перебраться. Сейчас найду комсомольцев, покумекаем что и как, а ты подсобирывайся, голуба, потихоньку. Дай срок, мы нечисть эту всю изгоним, вот тогда и вернётесь в Ёлошное.

За полдня Макару удалось не без помощи комсомольцев соорудить на дальнем болоте большой шалаш из берёзовых жердей, укрыв его сверху осокой. Он сколотил какие-никакие нары, чтобы перевезти сюда со всякими предосторожностями брата, Анну с ребятишками и её родителей. Они решили остановиться отдельно от ёлошенцев, чтобы никто не смог указать на место их укрытия.

– Оставляю, дед, на тебя детей малых и женщин. Перекантуетесь здесь денёк-другой, а там, глядишь, и основная часть нашей армии подтянется.

– Не тебе, Федосья, обирать чужие колосья, а я могутный ещё, – ответил ему Егор Васильевич, потрясая сухоньким кулачком. – Сунется кто, покажу где раки зимуют.

Макар улыбнулся невесело, глядя на седого, слабого старика.

– Ну ты силён, дед! – сказал он уважительно и отвёл Анну в сторону.

– Лишний раз в село не ходите, – предупредил он её. – Тут в лесочке неподалёку ручей есть – значит, с водой будете. С кострами поосторожней, зазря не жгите и больших не распаляйте, хоть и далеко отсюда Ёлошное и лес между вами и селом, но дым заметить могут. Картохи вам хватит, на печёнках проживёте, козы при вас, значит, молоко тоже будет. Солнце вчера ясное село, значит, погода побалует теплом, а там, глядишь, и мы вернёмся.

– Берегите себя, Макар Силантьевич, – тихо сказала Анна и добавила: – Возвращайтесь, мы вас ждать будем.

– Эх, голуба моя, привязан я теперь к Ёлошному на веки вечные и, как есть, вернуться обязан, – ответил он, разворачиваясь и уходя к телеге, оставленной на степной дорожке.

Анна смотрела, как шёл он, сбивая жухлую траву, впечатывая ноги в сапогах в земельную степь, и молча крестила вслед, шепча про себя молитву…

Три дня на болотном стане было спокойно. Козы паслись, Васятка носился по болотным кочкам с маленькой собачонкой, прихваченной из дома, женщины готовили еду и отвары для Семёна, Егор Васильевич, вспомнив былое, ставил силки на зайцев. Что происходило в Ёлошном, им было неведомо, и от этого становилось на сердце ещё беспокойнее. К вечеру третьего дня к весело пылающему костру вышел вдруг из темноты человек. Залилась лаем кудлатая собачонка, сорвались с места испуганные козы, Анна и Люба вскочили на ноги, обняв друг друга.

– Чего всполошились, как куры на насесте? – сказал Яков, вступая из темноты в круг света. – Чай не проходимец какой-то, законный супруг явился.

На руках у Якова спал ребёнок, завёрнутый в обрывок ткани, за спиной болталась винтовка.

– Как ты здесь? – удивился Егор Васильевич, выглядывая из шалаша.

– Хреновый из тебя служака, дед, проспал всё на свете! – гость присел на чурбачок у костра.