Никто в Ёлошном Анну не трогал. Слишком велик был страх пред её силой, с помощью которой вырывала она из рук смерти одной ногой стоящих в могиле. Как только какой-нибудь отряд заходил в село, за Анной тут же посылали, но многие заявлялись прямо в дом в любое время суток.

Поэтому, когда в очередной раз раздался стук в дверь, она не сомневаясь открыла и замерла. Перед собой она увидела мужа, а за спиной его маячили люди и какой-то мужик, державший на руках молодого парня.

Яков сильно изменился: постарел, поседел, глубокие морщины избороздили лоб.

– Что застыла? Али не признала? – знакомый голос заставил Анну очнуться.

– Признала, Яков Лексеич. Какими судьбами? – спросила она, оглядывая гостей.

Вот уже два месяца возле Ёлошного стоял фронт и село несколько раз переходило из рук в руки. В данный момент в домах ёлошенцев квартировали красногвардейцы.

– На крыльце балакать будем или в дом пустишь? – поинтересовался гость.

– А что в моём доме вам надобно, Яков Лексеич, или в родительском вам не рады?

– Но-но, заговорила! Забыла кто ты есть?

– Я-то помню, а вот вы позабыли малость!

– Да я, – Яков размахнулся, чтобы ударить её, но вмешался пришедший с ним товарищ. Посадив раненого на скамью возле дома, он поднялся на крыльцо.

– Полегче, Яша! – сказал он, перехватывая занесенную для удара руку. – Простите нас, хозяйка, но помощь ваша нужна. Друг наш ранен, кровью исходит. Слыхали бой вчера был тут рядом?

– А у нас тут каждый день бои, так что ж? Где ваш болезный? Несите в дом, да не шумите особо, дитё только заснуло, – сказала Анна, повернувшись к гостям спиной. Сердце её билось, словно овечий хвост тряслось, боль былой обиды затопила, вызвала злость, но Анна быстро взяла себя в руки.

Яков и его товарищ внесли в дом раненого. Светловолосый парень, по виду ровесник хозяйки, стонал, держась руками за живот.

– Ложьте на лавку, – приказала Анна. – А вас попрошу на выход, в лечебном деле мне доглядаи не нужны.

– Я не уйду, – твёрдо сказал товарищ мужа и добавил: – А ты, Яша, иди, тебя дочь дожидается. Анна при этих словах вздрогнула.

– Вы что ж, Яков Лексеич, с женой и дочерью совместно воюете? – спросила она гостя, но тот не ответил, лишь полоснул её тяжелым взглядом, выходя из дома.

– Померла жена его два месяца назад от сыпного тифа, – сказал мужчина, помогая ей снять одежду с раненного. – Мы тогда в одном селе стояли, там и похоронили. У Якова лишь дочь и осталась, он сейчас её к родителям определил.

– Надо же, видать Бог не Ярмошка – видит немножко, отлились Машке мои слёзки! Безсоромна баба, – в сердцах сказала Анна, согнувшись и осматривая рану.

– Злой человек не проживёт в добре век, – тихо ответил ей гость. – Сейчас много людей гибнет, что ж вы так не по-доброму-то о Марии отзываетесь, ведь о покойном либо хорошо, либо ничего…

– Кроме правды, – добавила Анна, распрямляясь. – Чего ж ко мне тогда заявились, к плохой? Или Яков не рассказал?

– А что он рассказать должен? Сказал, что лекарка вы, в травах понимаете, лечить умеете.

– Лекарка, значит? Ну, ну. Товарищ твой не жилец, рана кишки задела, к утру преставится, так что можете забирать – тут я вам не помощница!

– Брат он мне младший, – гость не смог сдержать дрожь в голосе, – поскребыш наш. Все остальные померли, одни мы с ним на белом свете остались. Выходит, не уберег, – он сел на табурет возле брата, сжимая в руках фуражку с козырьком. – Макаром меня родители нарекли, а это Семён. Сёмушкой его мать называла.

В это время в маленькой комнатке подала голос Нюрка – есть захотела. Заскочил с улицы Вася, бегавший с поручением к деду.