– Ой, мама, нет хуже плода, который никогда не зреет, но и дитя – не нужно мне это!

– Окстись, бесстыдница, не гневи Бога, деток родить – это тебе не веток сломить! Или я не знаю чего?

– Не любит меня Яшка и не любил никогда, полюбовницу в дом родительский привёл, на всё село опозорил. Что ж я ребёнка без любви рожать должна?

– А ты на что? А мы с отцом твоим? Разве мы любить его не станем? Разве не вырастим хорошим человеком? Не знаю о какой такой любви ты говоришь, нас с Егорушкой родители просватали, не спросили. Не люб он мне был. На свадьбе нашей слёзы сдержать не могла, после ночи – возненавидела, до того он мне противным казался. В свой дом зашли, тятя твой ремеслом занялся, первенца родили, тут я и успокоилась. Попривыкла к нему, стерпелась и слюбилась. А теперь уж что? Помирать пора, одного боюсь: чтоб раньше меня не ушёл, пропадёт ведь.

Женщины не выдержали и расплакались, обняв друг друга.

– Вроде, вёдро сегодня обещали, – сказал Егор Васильевич, заходя в дом со двора вместе с Васей, – а вы слезами избу залили. За соломой едем али как? Гнедого распрягать?

– Едем, – хором ответили ему дочь и жена.

– Готовься, дед, летом внука тешкать станешь: понесла наша Аннушка, – сказала Люба, поднимаясь со скамьи.

– У кого детей много, тот не забыт от Бога, – растерянно сказал Егор Васильевич, не обрадовавшись известию.

Хоть и принял он Якова в доме своём как дорогого гостя, но нутро волчье спрятать тому не удалось, хоть и улыбался натужно хозяевам. Наделал дел блудоум и в кусты, а дитя на ноги поднять нужно. А как это сделаешь, когда ноги не держат, в руках слабость?

– Пошавеливайтесь, а то вечерни не управимся, – приказал он домочадцам, выходя из дома.

– Вроде как тятя и не рад вовсе, – обидчиво сказала Анна, натягивая валенки.

– Дай ему время обмозговать всё, а живы будем – и это дитё поднимем. Ты бы поспешала, дочка, негоже отца заставлять ждать.

Накинув тёплые платки на головы, они вышли во двор.

К осени 1919 года родившая девочку Анна переселилась в дом Повилики. И неспроста. Перед самыми родами явилась к ней во сне повитуха, присела на краешек кровати, улыбнулась приветливо, пригладила рукой мокрые от пота волосы девушки.

– Не бойся, милая, – ласково сказала она. – Девочка твоя в срок родится, назовешь её Анною, как себя, быть ей ведуньей, только силы в ней поболе твоих будет, смышлёная она у тебя. В доме родительском жить не моги, в мой перебирайся да не бойся ничего, все испытания сдюжишь и награду за усердие своё от Бога получишь. Всё по заслугам – как служили, то и получили!

Анна вскрикнула и проснулась от боли, тесным обручем охватившую поясницу.

– Мама! – позвала она Любу. – Началось!

Как и предсказала Повилика, родилась красивая, спокойная девочка, которую, несмотря на сопротивление родителей, нарекли Анной, а, чтобы не путаться в именах, называли по-простому Нюрой. Молодой матери пришлось выдержать ещё один бой с родителями, но, настояв, она съехала в дом Повилики, забрав с собой обоих детей…

Жизнь в Ёлошном вовсе не была спокойной в тот период, село постоянно занимали военные: то белая армия, то красная. И те, и другие вели себя одинаково, требовали еды, лошадей, фураж и сено. А ещё приходило много раненых, и Анне приходилось лечить. Она не делала различий между людьми, для неё важнее было помочь и облегчить страдания. Васенька с Нюрой находились при ней, и мальчик очень рано приловчился помогать Анне, подавая нарезанные на полосы тряпки вместо бинтов. Двухмесячная Нюра была на удивление спокойным ребенком, особых хлопот не вызывала. Улыбалась и пускала пузыри при виде родных лиц. Несмотря на то, что родила от ненавистного ей человека, Аннушка любила дочь трепетно и беззаветно. Целовала её маленькие пальчики на здоровых ножках, любовалась красивыми глазами, тетешкалась и игралась, словно сама вдруг стала ребёнком.