– Ах ты Господи, – удивилась хозяйка. – А ведь обычно он к чужим людям не подходит. – Он ткнула локтем в бок толстого, отдышливого, с красным лицом мужа и сказала ему:

– Берём её! Она подходит!

Пётр Филиппович, трепетно любивший жену, согласно кивнул и, облегчённо вздохнув от того, что проблема решена, оставил женщин и спешно ушёл по делам.

Васятка улыбался на коленях Анны, трогал руками её лицо и косу, показавшуюся из-под платка.

– Вы не беспокойтесь, Лукерья Демьяновна, я с детства детей нянчила, когда страда начиналась. В поля меня не брали, – она показала на ногу, – а детей деревенских оставляли. Золотушку можно вылечить, – добавила она, улыбаясь в ответ ребёнку. – Череда нам в помощь, купать будем и вовнутрь принимать. Как рукой снимет!

– Ты и в травах понимаешь? – удивилась хозяйка.

– Есть немного, – сконфузилась гостья, боясь, что её знания придутся не по нраву Лукерье Демьяновне.

– Так тебя сам Бог послал! – воскликнула она. – Васенька животиком мучается, пучит его и газики. Можно помочь?

– Попробуем, – ответила Анна, незаметно разглядывая комнату.

Жили Дозморовы на широкую ногу. Резная дубовая мебель, обтянутые красивым материалом кушетка и диван, гардины на окнах и большое растение в кадке с жёсткими большими листьями. Как это всё отличалось от её родного дома! Аннушка будто попала в другой мир – красивый, богатый, – где чувствовала себя совершенно чужой.

– Жить станете во флигеле. Яков сказал, что вы не венчаны? – спросила её хозяйка.

– Убёгом ушла, – тихо ответила Анна, заливаясь краской от стыда.

– Ах, как это романтично! И прекрасно! Любовь против родителей сатрапов!

Анна не поняла, что означает последнее слово, но согласно кивнула, чтобы не обидеть хозяйку.

Лукерья Демьяновна была не от мира сего. Воспитанная родителями в духе романтизма, лёгкая, словно бабочка, летающая от цветка к цветку, но при этом болезненная и слабая: малейшая простуда укладывала её в кровать на несколько дней. Практичный Петр Филиппович на её фоне смотрелся неотесанной глыбой, но неприлично большое приданное Лукерьи смирило его с некими странностями супруги.

– Но вы же обвенчаетесь, правда же? Жить в грехе неправильно, нехорошо!

– Конечно! – с жаром ответила Анна. – Яков договорился уже!

– Вот и хорошо. Иди, устраивайся, и завтра утром я жду тебя в детской!

– Слушаюсь, Лукерья Демьяновна! – Аннушка сняла с колен ребёнка, передала его матери и поспешила во двор, где ждал её суженый, подрядившийся на работу грузчиком при магазине Дозморовых.

– Вот видишь, а ты боялась, – сказал он ей, открывая скрипучую дверь в маленькую, тёмную комнату, где из всей мебели и было, что кровать с тюфяком и подушками, стол да пара табуреток.

Он повернулся к Анне и поцеловал её, увлекая к кровати, но девушка упёрлась в его грудь руками, сопротивляясь.

– Сначала венчание! – сказала она, отворачивая голову от его жарких поцелуев.

– Хорошо, – ответил Яков, тяжело дыша. – Но после не отвертишься, – зло добавил он и, хлопнув дверью, ушёл за вещами.

Анна осмотрелась. Комнатка была крошечной и какой-то неуютной, небольшое окно пыльным, белёные стены в пятнах от размноженных клопов. Вздохнув, она вышла из флигеля и, поймав за руку первую попавшуюся краснощёкую девку, спешащую куда-то с ведром, спросила, где взять извести и мочало.

– Ты что-ли новая нянька хозяйского сынка? – спросила любопытная деваха, поблескивая голубыми глазами и ставя ведро на землю.

– Ну я, – призналась Анна.

– Намаешься ты с ним. Больной он насквозь, то лихорадка бьёт его, то кашель мучает. Ни одна баба возле него не задержалась. Чуток заболеет, и всё, пиши-пропало, хозяева няньку – вон! – дескать, она в том виновата, и новую ищут, – собеседница с жалостью посмотрела на Анну.