– По делу, Егор Васильевич, да ещё по какому делу! – ответила Повилика, присаживаясь на скамью, спешно протертую хозяйкой дома.

– Ну говори, коли так, навроде надобности в тебе сейчас нет, никто не рожает, разве что кошка, – попытался он пошутить, но, увидев её серьезное лицо, осёкся и продолжил: – Говори, коли пришла, недосуг мне лясы точить, в поле пора.

– А Аннушка ваша где?

Повилика начала разговор издалека.

– Скотину в пастушню угнала, – ответила Люба.

В глазах ее застыл вопрос. Как всякая мать, она чуяла неладное, а за младшую дочь переживала особенно.

– В пастушню, – протянула гостья и сама прекрасно знавшая, где находится девушка. – А там пастух.

– Ну пастух, и что? – всё ещё не понял Егор Васильевич, хотя его жена, кажется, начала догадываться, о чём пойдёт речь.

– Молодой, красивый, холостой, – продолжила гостья.

– Это Яшка-то? Пустобрех, ни кола, ни двора, только одна радость и есть, что отходник, деньги зарабатывает, да всё не впрок, скотинешку даже завести не могут.

– Подожди, Егор, – остановила его жена и, уже зная ответ, приказала гостье: – Говори конкретно, не ходи кругами вокруг да около.

– Ну как же, у вас товар, а он купец! – продолжила Повилика, опасаясь при этом гневливого характера хозяина.

– Тьфу! Бабы! – заругался Егор Васильевич. – Слова в простоте не скажите, не то, что мы, мужики: сказал как отрезал!

– Да что ты, Егорушка, и впрямь не поймёшь? Похоже, слюбились наша Аннушка да Яков, – ответила ему жена, потеряно присаживаясь на лавку рядом с Повиликой. – То-то смотрю глаза её ярче стали, улыбается, поёт. А это любовь к ней пришла.

Люба тихо отёрла подолом юбки вдруг набежавшие на глаза слёзы.

– Да разве ж это худо? Всяко разно лучше, чем бобылкой всю жизнь жить, да примаком по чужим домам скитаться, – продолжила она.

– Яшка Тайболин да с нашей Анной? – удивился Егор Васильевич. – А ты куда смотрела? – сердито спросил он у жены, вставая с табурета и отшвыривая опорки прочь.

– Да разве за ними уследишь? Кто ж знал, что наша хромоножка кому-то понравится? Сам знаешь, таких в жёны не берут. Как будто клеймо на них или прокаженные они. А ведь Анна ласковая, как телок, кто поманит – она и рада!

– Не берут, но и такого жениха нам не надоть! У него вошь в кармане да блоха на аркане. Бедному жениться – и ночь коротка, – резко ответил отец Анны. = Браку этому не бывать, уж я о том позабочусь!

Повилика облегченно вздохнула. Именно этого и добивалась она, придя к родителям своей помощницы: отвадить Анну от Якова, уберечь от того, что её ждет впереди. Зная Егора Васильевича и деревенские порядки, была уверена, что девушка отныне будет сейчас под приглядом родителей. Но разве задавишь, перешибёшь плетью любовь? Она, как бледный росток в голбце, тянется к свету, пробивается, цепляется и всё равно расцветает, давая новую жизнь потомству своему.

Запрет родителей на встречи с Яковом только подзадорил Анну. Она научилась врать и изворачиваться, придумывая повод увидеть любимого. Лето прошло в обмане и жаркой страсти, хотя внешне всё выглядело благопристойно и даже вездесущие деревенские сплетницы так ничего и не узнали. Повилика, успокоенная скромным поведением девушки, внимание к проблеме ослабила, а зря. Любовь, ведь, если понадобится, рушит все препятствия. Вот и Яков уговорил Аннушку бежать из села, чтобы в городе обвенчаться и стать мужем и женой.

– Страшно мне, Яша, без родительского благословения твоей суженной становиться. Не по- людски это, нехорошо, – плача, говорила она любимому, прижимаясь к его груди.

– А меня потерять не страшно? Отец твой свадьбы нашей не допустит, а в городе – свобода. Ты работать в дом купеческий пойдешь, да и я без дохода не останусь.