Элли вздохнула и проговорила срывающимся голосом:

– Не знаю, я вся на нервах. Наверное, из-за Дотти. Она сегодня заговорила вдруг об ангелах-хранителях. И я сразу вспомнила мамочку. Как так можно…

– Всякое бывает, Элли, – проговорила Рути, обнимая ее, – но это не значит, что с Джорджем что-то случилось. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать. Наверняка он сейчас в замке на дежурстве, играет с парнями в карты и пьет чай. Они же сейчас все просто помешались на висте.

– Да, наверное, ты права, – кивнула Элли. – Какая я глупая. Видимо, нервничаю из-за того, что уже в понедельник начну работать у мадам Эдит. Я ночью даже глаз не сомкнула. И выгляжу, должно быть, ужасно.

– Ты отлично выглядишь. Да тебя даже если нарядить в пижаму моего дедушки, все равно будешь красавицей. А вот я буду выглядеть в ней, как мой дедушка.

Элли рассмеялась:

– Не говори ерунды, Рути.

– Ну вот, девоньки, – вдруг появился Чарли и протянул им высокие стаканы с теплой колой.

– Спасибо, Чарли. – Рути взяла у него стакан. – А твое пиво?

– А, щас, вон оно. – Чарли замахал рукой высокому худощавому солдату в точно такой же форме цвета хаки, как у него. Тот, держа в руках два стакана пива, пробирался к ним сквозь танцующую публику. – Том, я тут! Давай сюда!

– Вот, держи, – наконец протянул он Чарли пиво и улыбнулся девушкам. Его серые глаза сияли.

– Похоже, ты нашел лучшее место в этом зале. – Он протянул руку Рути. – Томас Парсонс. Точнее, Том. Меня так все называют, кроме мамы.

Чарли отхлебнул пива.

– Я бы сказал, этим вечером над нами взошло солнце. Как думаешь, Томми?

Рути, сверкнув ямочками на своих щеках, протянула руку.

– Рут Хаггинс. Зовите меня Рути.

Чарли хлопнул Томаса по плечу.

– А это подруга Рути, Милли.

Томас обернулся, вскинув в приветствии ладонь, и в тот же момент выбил стакан Элли из ее рук. Кола обрушилась коричневым потоком на голубое платье.

Рути, задохнувшись, пролепетала:

– О, Элли, твое любимое платье!

– Святые Мария и Иосиф! – воскликнул Чарли. – Ты это чего, паря?

Томас вытащил из кармана штанов белый носовой платок и протянул его Элли.

– Прости, пожалуйста, Милли.

– Я Элли, – сказала она, глядя на сконфуженного солдата, и начала вытирать расползающееся пятно. – Не Милли. Элли.

Чья-то рука легла ей на плечо.

– Извини, что опоздал, Элли. Боже мой, что случилось?

Элли кивнула высокому ньюфаундлендцу, на длинном красивом лице которого было написано глубокое раскаяние.

– Джордж, это Томас Парсонс. Томас, это мой жених, Джордж Пэрри. А теперь, если вы не возражаете, я пойду припудрю носик.

Международный аэропорт Гандер, 12 сентября 2001 года

Школьные автобусы медленно двигались по асфальту летного поля. «Похожи на вереницу толстых оранжево-черных гусениц», – думала Софи, держась за металлический поручень трапа и жмурясь от утреннего солнца. Вокруг взлетно-посадочных полос стелилась желтая осенняя трава, а деревья, окружавшие непримечательное серое здание аэропорта, казались почти черными. Помотав головой, она зевнула. Икры свело судорогой. Ночь в кресле экономкласса рядом с толстым Майком явно не прошла даром. Да она на целый год постарела за эту ночь, а в тридцать восемь такое вообще недопустимо.

Вместе с другими пассажирами Софи прошла в автобус, волоча за собой чемодан. Тысячи других путешественников – с растерянностью и тревогой на лицах, расстроенных и озадаченных, – точно так же спускались по трапам самолетов и гуськом проходили к автобусам.

В зале ожидания с интерьером шестидесятых годов прошлого века и стенами из бежевого песчаника желтые пластиковые кресла были сдвинуты. Иммиграционные офицеры в белых рубашках с короткими рукавами сидели под огромной фреской за столами, составленными в ряд, и проверяли изможденных путешественников. На одной из стен, над портретом королевы, висели на древках три флага: Канады, Великобритании и странный разноцветный флаг, похожий на модернистский Юнион Джек. Там же большими коричневыми буквами было написано: CANADA.