– Не волнуйся, милая, – проговорил Майк, похлопав ее по колену. – У них постоянно что-нибудь случается. Не переживай.

– Да я не переживаю. У меня просто важная встреча завтра.

Боб, перегнувшись через Майка, тоже попытался поддержать ее:

– Не волнуйся, милая. Ничего страшного. Скоро снова взлетим. Точно тебе говорю. Спорим, уже к обеду будем в Нью-Йорке.

– Действительно. Спасибо. – Она прикрыла глаза и попыталась унять тревогу, сосущую где-то под ложечкой. Просто небольшая поломка, Соф. Не беспокойся. Ну или прими успокоительное.

Через полчаса самолет пошел на снижение. Софи смотрела в окно. Внизу уже виднелась плоская серая крыша здания аэропорта, точно остров посреди зеленого океана деревьев. Примерно двадцать сверкающих на солнце самолетов выстроились в ровный ряд на летном поле.

Попрыгав на взлетно-посадочной полосе, они постепенно остановились. Софи наблюдала, как самолет подруливает к ряду и занимает место в конце. Она видела яркие логотипы на бортах: «Бритиш Эйрвэйс», «Алиталия», «Дельта», «Верджин», «Юнайтед», «Нордуэст» и другие, которых она даже не знала. Самолет компании «Люфтганза» плавно скользил к земле, а далеко в небе поблескивал серебром еще один.

Софи посмотрела на Майка, который вперился взглядом в иллюминатор, пытаясь разглядеть хоть что-то.

– Там больше двадцати самолетов!

Вновь раздался сигнал громкой связи: «Дамы и господа, должно быть, вы сейчас задаетесь вопросом, неужели у всех этих самолетов, которые вы видите, те же проблемы с приборами, что и у нас. На самом деле мы все оказались здесь по другой причине. Нам пришло сообщение о происшествии во Всемирном торговом центре в Нью-Йорке. Международное воздушное пространство над Северной Америкой временно закрыто, рейсы перенаправлены в ближайшие аэропорты. Мы должны оставаться в самолете до особого распоряжения».

Всемирный торговый центр? Офис Ричарда Нивена всего в нескольких кварталах от него. Софи достала из сумочки телефон и набрала номер офиса. Ничего. Набрала снова. Тишина. Она посмотрела в окно. Легкий ветерок шевелил ветви деревьев. Под ярким солнцем металлические лайнеры, окутанные легким маревом, напоминали мираж в пустыне. Черный дрозд, сев на крыло самолета, открывал и закрывал клюв, но сквозь толстое стекло его песня была не слышна.

Норидж, Англия, 27 июля 1940 года

Дотти Берджесс, опершись локтями о туалетный столик, наблюдала, как сестра красит губы красной помадой.

– А можно мне тоже?

Элли рассмеялась, глядя в зеркало на Дотти, чей плутоватый любопытный взгляд напоминал взгляд их котенка Беркли.

– Тебе же еще и двенадцати нет!

– Ну пожалуйста! – Дотти потянулась за помадой, но Элли решительно закрутила стержень в футляр и закрыла колпачок.

– Нет. Это моя последняя помада. У Бантингса больше ничего нет, а этой мне может хватить до конца войны.

– А мама Милли красит губы свекольным соком. И теперь у нее пальцы все время красные.

– Что за глупости!

– А мама Милли говорит, что не глупости.

Элли провела пуховкой по лицу сестры.

– Вот. Давай лучше припудрим тебе носик.

Дотти, наклонившись к зеркалу, поднесла пуховку к своему веснушчатому носу.

– Я думала, что так говорят, когда хотят пойти в туалет.

– Говорят. Это эвфемизм.

– Эфи… Эвми…

– Эвфемизм. Так говорят, чтобы не употреблять слово «туалет». Звучит приличнее.

– Ну это же вранье. Отец Маколи говорит, что вранье – это грех.

– Не такой уж это и грех. Скажи про себя парочку раз «Возрадуйся, Мария», и все будет в порядке.

Дотти вернула пуховку на место и взяла большую белую щетку с блестящей перламутровой ручкой. Усевшись на табурете рядом с Элли и сняв розовую заколку, провела щеткой по длинным каштановым волосам.