Лангар не плакал. Он сидел, обхватив колени, и смотрел в темноту широкими, ничего не видящими глазами. Иногда всхлипывал. "Они… Люсия… Мастер Лиран…"

Альмакор не отвечал. Он чистил рапиру. Гладкий эфес, знакомый до каждой царапины. "Хрусталит – душа мага в твердой форме", – говорил Лиран, вручая клинок. "Он требует уважения. И наказывает за предательство". Предательство? Он не предал. Он сбежал. Чтобы выжить. Чтобы… что? Месть? Спасти Люсию? Из глубин памяти всплыло ее лицо в последний миг. Глаза. Беги.

Он достал из потайного кармана на груди маленький кожаный мешочек. Развязал. Внутри – прядь ее темных волос. Он сжал ее в кулаке, вдыхая слабый, почти угасший запах лаванды. Прядь и холодный хрусталит. Все, что осталось от жизни.

Ночью Лангар заговорил, словно во сне:

– На рынке… слышал. Лакруса… сожгли. Вчера. На Площади Истины. За "заговор". Говорят, он пытался оправдаться… пока не отняли язык.

Альмакор не шелохнулся. Камень на душе стал глыбой. Ярость, холодная и острая, как лезвие его рапиры, вытеснила отчаяние. Лиран. Люсия. Имена стали клятвой. Молчаливой. Кровавой.

Дни слились. Он подрабатывал воровским ремеслом – магия помогала обходить ловушки богатых купцов, еще не растерявших добро. Лечил детей в трущобах – простые заклинания, шепотом, боясь привлечь Воронов Ордена – их шпиков. Лангар стал тенью – пугливой, но преданной. Его единственная ценность – память о мире до костров. Альмакор учил его основам – не магии, слишком опасно, а чтению знаков улицы, искусству быть невидимым. И ненависти. Осторожной. Глухой.

– Кто они, господин? – спросил как-то Лангар, глядя на брошь с трезубцем, украденную Альмакором у пьяного патрульного. – Зачем им все это?

– Серые Стражи, – ответил Альмакор, затачивая кинжал. Его голос был тихим, как шелест крысы в подполье. – Родились из страха. После Войн Чародеев… люди боялись силы. Эти же обещали защиту. От "вредоносной магии". – Он ткнул острием в схему города, нарисованную углем на стене. – Теперь они – рука Инквизиции. Судьи. Палачи. Их "вредоносная практика" – любая, что не под их контролем. Любая мысль. Любая память о том, что было до них. – Он посмотрел на прядь волос в мешочке. – Они сжигают будущее. И прошлое. Чтобы осталась только их Истина.

Лангар сглотнул.

– А Люсия? Она… сильная?

Сильная? Она была умной. Упрямой. Нежной. Она пахла лавандой и чернилами. Она смеялась над его занудством. Она…

– Она жива, – сказал Альмакор с такой силой, что Лангар отпрянул. – Пока мы живы, Лангар, она жива. И мы найдем ее. Или сожжем этот Орден дотла, кирпичик за кирпичиком.

Запах Ордена – масло, сталь, что-то химически-стерильное – стал чаще появляться в трущобах. Патрули. Облавы. Шепот: "Ищут кого-то. Мага. Спасшегося из Башни". Альмакор знал – время кончается. Его убежище скоро найдут. Он сжимал эфес рапиры, ощущая холод хрусталита сквозь обмотку. Не просто оружие. Обещание. Лиран. Люсия. Месть.

Решение пришло постепенно. Нужно вернуться в башню и подготовиться.

Запах пергамента и лаванды больше не наполнял Башню Виридис. Теперь в воздухе витал дым – едкий, густой, пропитанный страхом. Внизу, на площади, догорали последние страницы библиотеки Башни. Серые Стражи в плащах цвета грозовой тучи сновали между кострами, их броши с трезубцем сверкали в отблесках пламени.

«Они сожгли всё», – подумал Альмакор, чувствуя, как ярость вперемешку с тоской ворочается в груди.

– Альмакор… – Лангар, бледный и дрожащий, прижался к стене. Его голос был едва слышен. – Они ищут нас.

Маг не ответил. Его взгляд скользнул по разгромленной комнате – расколотый стол, разбросанные свитки, осколки хрусталитовых приборов. Здесь когда-то работал Лиран. Теперь от его трудов не осталось ничего.