Второй двор меньше. Слева последние ворота ведут к большому подъёмному мосту в саму крепость. Справа – симпатичный дом коменданта: живая изгородь из самшита с вощёными листочками, кипарисы, запах роз. Над крыльцом горит факел. Кто-то спускается по ступеням и идёт к ним в шлёпанцах поверх шёлковых чулок. Это сам комендант.

– Комиссар?

– Господин комендант.

Они знакомы. Бастилия находится в том самом округе, полицией в котором ведает Фарадон. Что до маркиза де Лоне, он вяло руководит знаменитой тюрьмой уже тринадцать лет.

– Который час? – спрашивает он, прикрываясь рукой от света лампы.

Ему пятьдесят, глаза сидят глубоко, подбородок острый. Тонкие волосы закрывают уши. Вскочив с постели, он не успел надеть парик. На правой щеке отпечатались складки подушки.

Комиссар протягивает ему «письмо с печатью». Тот утыкается в него носом, разбирая.

– Откуда приказ? Я думал, король решил отказаться от этих писем.

Несколько дней назад, желая угодить Учредительному собранию, король послал зачитать перед ним проект декларации об отмене внесудебных арестов. А пока что комендант де Лоне как может избавляется от узников Бастилии. Десять дней назад маркиза де Сада отправили в Шарантон, под тем предлогом, что он кричал из окна башни всякие мерзости. На самом деле с начала года в крепости прибавился лишь один новенький, но это был Ревейон, владелец мануфактуры по соседству, пострадавший от мятежа собственных рабочих. Он пришёл в Бастилию сам, чтобы толпа его не убила, и через пару недель его отсюда выставили.

– Отправьте его в другое место, – говорит де Лоне, показывая на Пуссена. – В городе хватает застенков.

– Тюрьму Ла-Форс во время последних событий захватили и разграбили, а в Шатле не осталось ни одной свободной камеры.

Маркиз де Лоне чешет ухо. Всё его пугает. В прошлую ночь он наблюдал со стен крепости, как горят городские заставы. Он повторяет снова:

– Мне сказали никого не принимать и ждать королевского приказа.

– Ну так прекрасно, сударь. В этом письме – королевский приказ.

Комиссар настаивает, понизив голос:

– Сударь, за эту услугу вас вознаградят. Дело государственной важности. Завтра в полдень я приведу человека, который допросит его прямо в камере.

Но комендант де Лоне уже не слушает. Он изумлённо замер перед Альмой, стоящей среди мужчин с луком через плечо, прямой, как подсвечник.

– А она что?

Комиссар будто тоже её только заметил.

– Это светильщица, которую я нанял. На улицах неспокойно.

Комендант поворачивается к сопровождавшему их стражнику в синем капюшоне.

– И мы, значит, пускаем её внутрь?

Де Лоне взрывается.

– Мы с вами где? В городском парке?

Альма спокойна, почти горда своим подвигом.

– Выведите её отсюда! Давайте, выводите.

От крика Пуссен вздрогнул, толкнув Альму. Фонарь качается на конце шеста.

– Мазербэнк, – говорит Пуссен.

– Кто это сказал? – спрашивает де Лоне.

Глаза коменданта округлились. Он с любопытством подходит.

– Мазербэнк, – повторяет Пуссен.

– Да что это? Брань? Богохульство?

Стражник, хотевший уже хватать Альму за руку, не решается пошевелиться.

– Может, это по-английски, – смущённо замечает Фарадон. – Он прибыл из Англии. Меня просили этого не говорить.

– Так почему говорите? Вы обыскали его, комиссар?

Молчание.

– Ну так обыщите же!

Всю одежду Пуссена тщательно прощупывают. Его крутят, как тряпичную куклу.

– Мазербэнк, – тихонько повторяет он, шатаясь.

Между делом узник бросает Альме отчаянные взгляды.

– У него ничего нет, – говорит стражник.

Вновь неподвижный Пуссен, едва отдышавшись, медленно произносит:

– Жозеф должен найти Мазербэнк.

– Пусть он замолкнет! – кричит комендант. – Кто такой Жозеф? О чём он вообще?