– Мазербэнк, – последний раз выдыхает Пуссен.

– Ты замолчишь или нет? С кем он говорит? Он сумасшедший?

Де Лоне так и подскакивает в шлёпанцах. Он командует стражнику:

– Вы, уведите девчонку!

Стражник хватает Альму за руку, в которой у неё фонарь. Она сопротивляется, держась всё так же прямо. Другую руку она протягивает комиссару.

– Моя плата, будьте любезны.

Он шарит по карманам, суёт ей горсть монет. Она тщательно пересчитывает, кивает, что всё в порядке.

Пока Альму тянут к выходу, она всё смотрит в глаза Пуссену. Он похож на потерпевшего крушение. Она не отпускает его мокрых глаз, чей последний блеск тает вместе со светом от фонаря.

Тем временем на Королевской площади Жозеф отыскал всё ещё дремлющую у колонны Сирим. Он доковылял до неё под арками, держась за живот. И повалился на землю.

– Альма?

Рядом с ним два погасших фонаря. Его и Сирим. Голова Жозефа скользит по колонне. Он оглушён. Ему больно. Он хочет только одного: спать.

– Альма?

Где она? Альма пропала вместе с фонарём.

Под полуприкрытыми веками Жозеф вновь видит лицо Пуссена, его ужас. Что с ним теперь? Он вспоминает последнюю ночь на судне «Нежная Амелия», когда их заперли вместе в каюте. Пуссен рассказывал ему про свою жизнь. Про ремесло плотника на невольничьих судах, про то, как однажды, спустя годы, решил уйти из этого ада и строил в Италии церкви с дворцами. А главное, рассказал про загадочную смерть сына и наставника, который учил их обоих. Несчастный случай, когда они работали на строительстве «Нежной Амелии»… Пуссен сказал, что пошёл на тот корабль, чтобы разгадать тайну их исчезновения…

– Жо?

– Альма…

Она присела рядом.

– У тебя кровь?

Фонарь освещает разбитую губу.

– Я видел плотника, – говорит Жозеф.

– Я тоже.

– Где он?

– Мазербэнк.

Жозеф не понимает.

– Он мне сказал: Мазербэнк. Он хотел, чтобы я передала тебе это слово.

Она ещё приближает фонарь.

– Жо, кто тебе это сделал?

– Мазербэнк… Может, это место, где его будут держать?

– Нет. Я знаю, где он.

– Где?

– А вода? – Альма озирается вокруг.

– Где он?

– Ты не принёс воды?

Она тянет время. Пока что не хочет отвечать ему. Она расскажет потом. Расскажет, что за место проглотило Пуссена, накрыв тишиной и забвением.

Час спустя на другом конце Королевской площади по стене особняка Бассомпьера ползут вверх трое. По счастью, из зазоров между кирпичей выскоблили накануне раствор, чтобы потом заштукатурить заново. Пальцы и носки ног входят туда, будто это перекладины стремянки. Альма, Сирим и Жозеф иногда останавливаются в ночи, чтобы не терять равновесия. У каждого на поясе закреплён незажжённый фонарь. Площадь под ними пуста.

Альма первая добирается до второго этажа. Она перелезает через кованые перила балкона, оборачивается и хватает руку Сирим. Окна оставили открытыми, чтобы сохли полы и роспись. Чтобы войти, Альме достаточно толкнуть створки. Жозеф залезает следом. Присев у окна, он зажигает свой фонарь. Потом они вместе гуляют по этажу.

– Пуссен жил здесь?

Жозеф не знает, что ответить Альме. Это дворец. Никак не жилище плотника. Стены в зеркалах, паркет сверкает.

– Кто такой Пуссен? – спрашивает Сирим.

Ей открывается другой мир. Дом капитана Харрисона в Англии, в Вултоне, был тоже красив и просторен, но всё же оставался загородной усадьбой, где на плиточном полу спят псы, в вазах стоят сухие букеты, диваны потёрты, а на подоконниках сушатся осенние фрукты. Здесь же, из-за всей позолоты, орнаментов, резных деревянных панелей на стенах и бархатных гардин, забываешь, что в залах пока нет мебели. Всё сверкает, всего сверх меры.

Они бегут друг за другом по ступеням, на ходу освещая лестничную клетку, – нарисованные колонны кажутся настоящими.