Идущий во главе комиссар Фарадон сворачивает в переулок направо.

– Куда мы? – спрашивает один из подчинённых.

Они проходят мимо дремлющих вокруг пробитой бочки людей. Говорят, мародёры выкрали из монастыря Святого Лазаря уйму вина. Вероятно, вот они, последствия грабежа. В обычное время комиссар забрал бы их всех, но этой ночью он хочет сделать всё, что нужно, как можно незаметнее, и вернуться в своё укрытие.

Пуссен за его спиной вдруг осознал, что его не обыскивали. В кармане он чувствует кошелёк с монетами, полученными от часовщика с бульвара Тампля, и две оставшиеся золотые капли величиной с фиги. Остальное золото ждёт его в развалинах корабля на песчаной отмели Мазербэнк.

Двое конвойных вдруг разом замирают. Прогулка длилась не больше четверти часа. Они поднимают головы. Альма с Пуссеном тоже.

– Чего вы встали? Вперёд!

Никто не шевельнулся. Улица Башенок вывела на площадь, где перед ними встала исполинская тень. Один из конвойных что-то пробормотал.

– Пошли! – приказывает ему комиссар.

Ноги у Жака Пуссена ватные. Бастилия. Веками эта тень с восемью зубчатыми башнями была главным ужасом французов, являлась им в кошмарах. Государственная тюрьма, где исчезали без суда.

Фарадон заставляет процессию двинуться дальше.

Глаза Альмы глядят выше башен. Она наконец-то видит небо. Площадь широкая – будто поляна посреди города. Они вышли из нагромождения тесных улиц, и всё кажется ей уже не таким мрачным. Сверкают тысячи звёзд.

Шагающий рядом Пуссен видит лишь черноту растущей впереди крепости, отвесные стены, ночных птиц, пропадающих в бойницах. Некоторые узники прожили под этой каменной грудой всю свою жизнь, пока их не похоронили под стеной такой же тёмной ночью.

Процессия останавливается у ворот. Через считаные секунды Пуссена поглотит мрак.

Четыре века назад, после чёрной чумы, Бастилия защищала короля от парижан на случай их мятежей. А превратившись в тюрьму, стала символом его абсолютной власти над народом.

Альма чуть опускает лампу, чтобы про неё забыли. Сейчас с Пуссеном расставаться нельзя. Комиссар стучит в ворота чугунным кольцом.

Тишина.

Слева от рва Бастилии их отделяет ряд домишек. Конвойные настороже. Они следят за арестованным. Приговорённый всего опаснее, когда конец уже близко.

– Кто идёт?

Из-за толщи дерева голос звучит глухо.

– Королевский указ, – отвечает комиссар.

Это стандартный обряд, когда приводят узника, которого нужно принять тайно. Даже не открылось узкое окошко на высоте глаз. Стражники не имеют права смотреть на лицо нового узника.

И снова ожидание. Дверь приотворяется. Караульные – в синих плащах с капюшоном, который служит им шорами. Ни слова. Когда заключённого вводят в первый двор, они отворачиваются.

Пуссен с конвоем минуют проходной двор. Они идут мимо складов, конюшен, солдатских казарм. Всё будто спит. Перед двойным подъёмным мостом они останавливаются.

– Ждите здесь.

Время течёт. Альма стоит, глядя вниз. Кажется, про её существование все забыли.

– Мне нужно идти. – Комиссар Фарадон вдруг заволновался. – Оставляю узника вам. Вернусь завтра в полдень.

Солдат даже не утруждает себя ответом. В любом случае без его помощи комиссар не уйдёт. Повисает тишина. Слышно, как шипят капли масла на горячем металле лампы.

У Пуссена сводит живот. Он смотрит на поднятый мост. И не может себе простить, что сам полез в волчью пасть. Но кто же волк? Кто разгадал его замысел?

– Чего мы ждём? – спрашивает комиссар.

– Я послал разбудить коменданта.

– Зачем? Вы могли уведомить его, дождавшись утра.

– Обычно он не принимает новых узников.

– Что-что?

Тот мост, что поуже, для пешеходов, наконец опускается. Им, должно быть, управляют в темноте призраки. Пятно света приходит в движение, пересекает ров, проникает в очередной двор. Мы всё ещё снаружи Бастилии, в череде окружающих её укреплений.