– Суть ухвачена прекрасно, Фарадон. А дальше?

– «Исчезновение на два года, присвоение чужой личности, проживание в Лондоне, внезапно возникшее состояние не могут быть объяснены иначе как службой означенного Пуссена Жака английской короне и её интересам. Подобная измена требует от полиции безотлагательных действий и немедленного ареста за шпионаж с соблюдением строжайшей тайны».

Ангелик медленно хлопает в ладоши.

– Замечательный вывод, господин комиссар.

– Вывод ваш, сам я ничего ещё не решал. Я должен поговорить с начальником полиции.

– Делайте как знаете. Но, если поговорите с ним, все лавры получит он, а вы так и останетесь комиссаром, который позволил жителям своего района учинить всё то, что они сейчас учиняют по Парижу.

Ангелик встаёт.

– Герой или виновник… Я дарю вам возможность выбрать. Ну, дело ваше, Фарадон. Час поздний, мне пора быть в Версале, где Собранию как раз докладывают о том, что здесь творится.

Он берёт с края стола свою чёрную депутатскую шляпу с загнутыми кверху полями и слегка потёртой подкладкой.

Фарадон следит за ним с тревогой в глазах.

– Я мог бы вызвать господина Бассомпьера на допрос.

Ангелик сочувственно улыбается.

– Превосходная мысль, Фарадон. Именно так и поступают пастухи, завидев волка. Они зовут его, чтобы расспросить. И волк садится, раскуривает сигару, объясняет, что они всё надумывают, а он пришёл на холм собирать цветочки…

– Так что же, по-вашему, мне делать, господин депутат?

Ангелик вздыхает. И подходит к комиссару.

– Вот в тех больших ящиках за вашей спиной есть несколько бланков письма с уже поставленной подписью. Остаётся заполнить три строчки.

Фарадон, разумеется, только о них и думал: «письма с печатью». Главное средство, чтобы устранить тех, кто мешает.

– Вы говорите всерьёз?

Такие письма, содержащие королевский приказ, позволяли арестовать человека безо всякого следствия. Многие века влиятельный отец мог заточить сына, чья распутная жизнь ему не по нраву, муж – отослать подальше жену, заявив, что она безумна, король – заставить критиков умолкнуть. Одно время такие письма были до того в ходу, что подписывались монархом заранее, чтобы можно было воспользоваться ими в любой момент.

– А потом? – спрашивает комиссар. – Что мне делать потом?

– Исполняйте свой долг: заточите того, кто предал родную страну.

– А вы? Что вы хотите за те сведения, которые мне передали?

Ангелик делает вид, что уязвлён.

– Я? Вы меня оскорбляете! Чтобы Учредительное собрание посылало депутатов подкупать своих верных слуг?

Он направляется к двери. Фарадон встаёт и догоняет его.

– Лучше выйдите через двор, – говорит он. – Патрульный покажет вам проход через заднюю улицу.

Ангелик кладёт руку Фарадону на плечо.

– Ну что? Как вы, любезный, поступите?

– Я подумаю.

Вдалеке слышатся выстрелы. Ангелик открывает дверь. Фарадон всё бледнее.

– Неужели правда? – спрашивает он. – Вы ничего не хотите взамен?

– Ничего.

Ангелик оборачивается, как будто ему вдруг пришла в голову мысль.

– Хотя, быть может… Когда Пуссен будет в тюрьме, вы позволите мне его допросить. Я знаю о нём довольно, чтобы он признался в своих преступлениях письменно. Эта-то бумага вас и спасёт.

Ангелик жмёт ему руку, как старому другу.

– Ничего не бойтесь. Я вас в беде не оставлю.

Чуть позже, ночью, Альма лежит на ковре из листьев рядом с Жозефом и Сирим. Они спрятались в саду Августинцев, вскарабкавшись по стене.

Деревья служат им укрытием. По соседней улице проходят кони.

Альма играет с маленьким ножичком, который когда-то давно, в Сан-Доминго, ей дал вылечивший её лошадь мужчина.

– Я видела твоего друга, – шепчет Альма.