– Вас не затруднит передать это госпоже Лаперуз?

Банкир улыбается печально. О ней он и думал, об Элеоноре де Лаперуз, которая уже несколько месяцев как обосновалась в Париже, чтобы не пропустить ни одной весточки от мужа.

– В воскресенье они с моей женой вместе едут за город.

Он берёт письмо, не заметив облегчения на лице дающего.

Жаку Пуссену не хватило бы духу ломать комедию перед женой Лаперуза, если бы нужно было отдавать письмо лично. Пришлось бы придумывать, в каких отношениях он с капитаном, рассказывать байки, врать сгорающей от тревоги жене. Она прожила вместе с мужем лишь два полных года, после восьми лет помолвки, уже проведённых в разлуке из-за странствий и войн.

– Рассчитываю на ваше молчание, поскольку я ещё не кончил того, что на меня возложено, – говорит Пуссен.

Банкир удаляется, скользя по паркету на импровизированных тапочках.

– Мы ещё непременно увидимся, Бассомпьер. Вспомните про нас, когда весь Париж будет разрывать вас приглашениями.

Оставив у двери овечьи шкуры, лё Кутё выходит. В соседней комнате он замечает заблудившегося среди стремянок человека. Подходит к нему.

– Шассен?

Человек вздрагивает.

– Сударь, я так рад вас отыскать.

Это секретарь банкира. Он в крайнем возбуждении.

– Вы даже не представляете…

Он вызнал адрес и искал начальника по всему дворцу.

– Говорите, Шассен.

– Дело государственной важности, понимаете?

Банкир хватает его за локоть и ведёт вниз по лестнице.

– Объяснитесь.

– Происходит нечто исключительное.

– Не так громко.

– До нас дошли вести от двух осведомителей из Версаля, а именно от привратника королевских покоев и горничной мадам де…

– Ближе к делу!

– Министр финансов Неккер этой ночью покинул Францию, выехав в Брюссель через Аррас. Вчера в три часа король дал ему отставку.

Банкир замирает.

– Только этого не хватало, – произносит он.

– Указ об опале передал…

– Неважно, кто посыльный! Через два часа об этом узнает весь Париж. Катастрофа.

Они сбегают по последним ступеням. После такого известия экономика может рухнуть за считаные часы. На первом этаже они пробираются под лесами, с которых укрепляют на потолке большую люстру.

– Биржу закроют, – говорит банкир, взглянув на ещё не распакованные до конца часы. – У нас, возможно, есть три четверти часа, чтобы что-то спасти. Но что творит король? Кто ему такое присоветовал?

Он ещё ускоряет шаг, доходит до парадных дверей.

– Отправьте депешу в Руан и вторую в Испанию. И ни слова ни служащим в банке, ни кучерам, ни одной живой душе, у кого есть язык. Нужно выиграть время, уладить дела прежде, чем всё рухнет.

Сверху, из окна третьего этажа, плотник наблюдает, как Лоренцо лё Кутё с секретарём пересекают Королевскую площадь.

Пуссен вспоминает.

Дней сорок назад он вновь навестил обломки «Нежной Амелии». Когда показался покрытый дёгтем деревянный остов, он, стоя по колено в воде, вспомнил, что пришло ему в голову за много месяцев пути назад к берегам Европы, после всех ужасов каторги.

Если сокровище и правда там, где он думает, – спрятано в днище судна, – он не станет присваивать это золото. У него был план. Золото Бассаков послужит тем единственным людям, которые его и создали: рабам.

Благодаря внезапному состоянию Пуссен сможет бороться за их права, влиять на все сферы власти. Задумка была в духе всех его плотницких начинаний: ясная, последовательная, тщательно подогнанная и смазанная, где у каждой детали своё место: словом, безошибочный план.

Банкир был прав. Двенадцатого июля 1789 года изгнание министра финансов недолго оставалось тайной. С полудня новость бежит по Парижу, как огонь по сухому вереску. Не услышать её можно лишь будучи в самых глухих застенках или нежась весь день на мягких перинах. В половину первого все уже в курсе. Пожар разлетается по папертям, базарам, кофейням Пале-Руайаль. Многие даже не знают, что именно им известно, но уж известно наверняка! Они идут проведать соседей. Потрясают кулаком. Фамилия Неккер едва им знакома, но у каждого есть своё мнение: говорят, король самолично совершил дворцовый переворот или же это заговор королевы и её друзей.