Однако испуг понемногу уступает место иному, неожиданному ощущению: что-то зудит, распаляется, покалывает, почти приятно разливаясь по телу юноши.

Он смело шагает вперёд и вглядывается в суету вокруг дома. Ремесленники, толкаясь, тянутся со всех сторон к распахнутым дверям, тут торговцы и обойщицы с рулонами тканей, тут тащат в ящике люстру, чтобы она не разбилась. Сколько роскоши у корабельного плотника, едва вернувшегося из каторжной ссылки. Лакей говорил что-то про господина, который платит всем каплями золота…

Всё плывёт в глазах Ангелика. Откуда это жидкое золото, которое будто течёт по жилам Пуссена?

Ангелик вновь наваливается на каменную колонну… Лоренцо лё Кутё прошёл мимо, не заметив. Он, похоже, забыл о нём. Он идёт к дверям вслед за лакеем.

Ангелик закрывает глаза. Покалывание превратилось в лёгкую дрожь. Плотник жил на том судне. Он знал каждый его уголок. Он был вместе с Куком и Ангеликом на песчаной отмели Мазербэнк, когда они в последний раз искали сокровище и уничтожали корабль. Разве возможно, чтобы его внезапно возникшее состояние никак не было связано с утерянным богатством Бассака?

Четыре с половиной тонны чистого золота! Исчезли без следа!

Да, Ангелик уверен: сокровище попало в руки Пуссену. Каждое утро он засовывает их в золото по локоть. Ангелик выглядывает из-под арок, чтобы убедиться: Пуссен отошёл от окна, – и, не скрываясь, ретируется к решётке сада. Он тоже забыл на время про Лоренцо лё Кутё. Он созерцает строгую красоту здания, головокружительно крутой скат крыши, крытой анжуйским сланцем, величественность каждого яруса. Сокровище здесь, оно спрятано в этом доме. Он уверен. А тот, у кого оно хранится, ещё и собирается расквитаться с Ангеликом.

Две веские причины избавиться от Жака Пуссена.

Лакей ведет гостя по парадной лестнице на третий этаж. На каждой ступени он жестом приказывает скобянщикам и малярам дать им дорогу. Он останавливается перед дубовой дверью, распахивает её и зычно объявляет:

– Господин лё Кутё Норейский.

Молодой банкир входит в гостиную без мебели. Выглядывает таинственного Бассомпьера среди рабочих. Большинство заняты тем, что покрывают паркет первым слоем воска, орудуя широкими кистями из конского волоса. Другие идут следом и натирают его суконками.

– Я здесь, дорогой сударь!

В дальнем конце банкир замечает мужчину, который был давеча на балконе. Низенький, с широченными плечами и в берете – совсем не похож на царственную особу, как ожидал Лоренцо. Ему не меньше шестидесяти. Прямо сейчас он втирает пальцем смолу в щели на стыках стоящей на козлах рамы.

– Наденьте тапочки, – говорит он.

От прочих ремесленников его отличают разве что золочёные пуговицы на куртке.

– Тапочки? – переспрашивает банкир.

– Будьте так добры, – говорит Пуссен, не поднимая взгляда, – наденьте тапочки.

Лоренцо лё Кутё вспоминает, что на нём сапоги для верховой езды. Лакей кладёт перед ним два куска вывернутой овечьей шкуры. Лоренцо встаёт на них и скользит вперёд, как конькобежец.

– Прошу прощения, сударь, – говорит Пуссен, когда Лоренцо до него добирается, – это чтобы не испортить труд тех господ. Первый слой – самый важный.

– Вы Бассомпьер?

Жак Пуссен смотрит на него голубыми глазами.

– Это имя выгравировано на дверях дома с тех самых пор, как маршал Бассомпьер открывал эту площадь, стоя рядом с королевой и герцогом де Гизом. Почти два века назад.

Экскурс звучит немного искусственно, но Пуссен непременно решил снять именно этот старый особняк, чтобы укоренить свою новую личность в истории Парижа. Ему важно выглядеть подлинно. Фамилию своего наставника, плотника Клемана Бассомпьера, он взял исключительно из привязанности. Его наставник никак не был связан с одноимённым маршалом. Он был сыном крестьянки и каменотёса, а всё его благородство заключалось во врождённой смекалке и честности.