– Где он? – спрашивает лё Кутё. – Где Лаперуз?

– Не могу вам ответить. Шестнадцать месяцев назад я расстался с ним, когда он отчалил из залива Ботани, на побережье Новой Голландии. Он повёл свои два судна на северо-восток.

Пуссен вытирает руку о подкладку куртки и достаёт из кармана конверт с печатью.

– Когда вы прочтёте это письмо, вы будете знать то же, что и я.

На сей раз Пуссен говорит правду. Всё, что ему известно, он почерпнул из дневника и писем Лаперуза, которые тайно прочёл, тщательно подделав затем сургучные печати. Всё держится на этой связке бумаг, которые глава экспедиции передал англичанам перед отплытием из залива близ Сиднея и которые Пуссен похитил уже у европейских берегов.

Плотник хотел сам доставить бумаги в Париж и в Версаль. Это была ключевая часть плана. С одной стороны, золото привлечёт внимание, с другой – вести о Лаперузе повернут к нему уши сильных мира сего.

Лё Кутё берёт письмо. И смотрит на Пуссена с осмотрительностью дельца.

– Я был в Бресте, когда он отчаливал оттуда четыре года назад, – замечает банкир. – И вас я там не видел.

Плотник от души смеётся.

– Вы правы, меня там не было. Я не охотник до приключений. Если б меня спросили, я бы ни за что не согласился на такой путь.

Он возвращается к своей тонкой работе и рассказывает придуманную легенду:

– Ваш друг Лаперуз согласился взять меня на борт в гавани Святых Апостолов Петра и Павла, на Камчатке. Я заплутал на том краю света. А близилась зима.

– Что вы там делали?

– Покупал меха. То, что мне подвернулся французский корабль в преддверии зимы, – просто чудо.

– Вы не остались с ними до конца плавания?

– Я пробыл на судне шесть месяцев. Я не представлял себе, насколько это тяжко. Признаюсь, оказавшись в заливе Ботани, я воспользовался случаем и попросился на английский корабль, чтобы скорее вернуться в цивилизацию. Лаперуз отдал мне письма, которые нужно было доставить во Францию.

Лё Кутё поддевает ногтем печать. Молча читает. Жак Пуссен поглядывает на него искоса. Он наизусть знает каждое слово, которое пробегает глазами банкир.

«Я писал тебе изо всех уголков света, и нет таких, где бы мы не высаживались…»

Письмо Лаперуз начинает с того, что рассказывает другу про смерть двух своих офицеров, убитых на одном из островов. Но, быстро одумавшись, пишет уже о будущем:

«Надеюсь, это письмо опередит меня лишь на пару месяцев. Когда я вернусь, ты примешь меня за столетнего старика. У меня не осталось ни зубов, ни волос, и, думаю, старческий бред тоже не заставит себя ждать».

То, как переменился в лице Лоренцо, обнадёжило Пуссена. Единственной опасностью было оказаться в Париже после Лаперуза: тогда пришлось бы всё бросить. Он не знает, что и «Астролябия», и «Буссоль» с их экипажами существуют теперь лишь в виде этих чудом спасённых бумаг и груды застрявших между скал у Соломоновых островов дубовых досок, которые медленно разъедает соль.

Однако последние строки письма вселяют робкую надежду.

«Прощай же, мой друг, прощай до июня 1789 года. Передай супруге, что она примет меня за своего деда».

– Что тревожиться? – шепчет Лоренцо, складывая письмо. – Он пишет про июнь, а сейчас всего-то июль!

Однако молодой банкир знает, что корабли должны были сделать стоянку в Индийском океане, на острове Франции, чтобы набраться сил перед последней дорогой. И если бы они были близко, какое-нибудь скоростное судно уже принесло бы, как гонец, эту весть.

– А другие у вас есть?

– Простите?

– Другие письма…

– Вы же понимаете, это конфиденциально. Мне дали чёткие указания. Вы первый адресат, с кем я вижусь…

Пуссен роется в кармане, достаёт второй конверт.