Звуки вернулись вместе с оглушительным всплеском. Лешего на берегу не было. Майкл, Игорь и Муха уже мчались вниз прямо по щербатому склону к месту падения глыбы. Я поняла, что всё еще кричу, и Ниссо тоже. Мы переглянулись и понеслись по тропе. Каким-то образом я могла одновременно смотреть под ноги и видеть, как мальчики достигли реки, мечутся в ней, поскальзываясь на камнях, зовут Лешего, всматриваются в воду. Вдруг Муха вскрикнул и показал куда-то вперед по течению. Через пару минут я увидела, как они вытаскивают Лешего на другой берег, где чуть поодаль от реки был наш лагерь. Склон стал более пологим и ровным, и я, спрыгнув с тропы, чтобы срезать путь, с разгона вбежала в воду. Поскользнулась и упала, погрузившись на мгновение с головой, где-то на четвереньках, где-то ползком, сопротивляясь напористому бурному течению, выбралась на другой берег. Холодная вода вернула мне способность трезво мыслить. Я подумала, что Леший, наверное, захлебнулся, и инструкция по спасению утопающих, которую нам вдалбливали на уроках ОБЖ, кинолентой пронеслась у меня в голове. Ребята тащили Лешего подальше от реки – на каменистом берегу положить его было негде. Но каждая секунда была дорога.

– Муха, на колено его, на колено, – кричала я, стараясь перекрыть шум бурлящей воды. Тяжелая мокрая одежда мешала бежать, в ботинках хлюпало. Казалось, чёртовы камни никогда не кончатся.

Он обернулся на меня, не понимая, чего я хочу.

– На колено животом переверни… на колено… животом, – господи, кричала ли я так ещё когда-нибудь в жизни? Казалось, вместе со звуком из меня вылетают лёгкие.

Вроде понял, остановил ребят, встал на одно колено, а на другое уложил Лешего. Подбегая, я увидела, как вдруг побледнели стоявшие ко мне лицом Майкл и Игорь. Буквально стали пепельно-серыми. Заглянула через плечо Мухи. Леший лежал на его колене, обмякший, как тряпичная кукла. На затылке зияла огромная рана, из которой торчали клочья мокрых волос, осколки костей, между которых подрагивало что-то студенисто-розовое. «Разве оно не серое?» – равнодушно и буднично подумала я, сползая на землю.

***

Я раскачивалась и скулила, сидя на камне у траурно-черного кострища. Жалобно и одиноко как бездомный больной щенок. Так мне было немного легче, и я не знала, как перестать. Смутно помню, как ребята унесли Ромку, как Ниссо, заливаясь слезами уговаривала меня встать и пойти в лагерь. На мне всё ещё была мокрая одежда, я дрожала от холода и краем сознания понимала, что надо переодеться. Но я не могла пойти в палатку. Там в спальнике с перебинтованной головой лежал Ромка. Мёртвый.

Подошла Ниссо с полотенцем и сухой одеждой: красные глаза, опухшее от слёз лицо.

– Пойдем в лесок, переоденешься.

Я встала и, всё также скуля, пошла с ней. Парни что-то тихо обсуждали чуть в стороне.

– Девочки, нам надо собраться и действовать четко и слажено, горевать будем потом, сейчас нам бы отсюда выбраться – сказал Игорь, когда мы вернулись. – До темноты часа два. Если вы пойдете быстро, то успеете дойти до кишлака пока светло. Расскажите там, что произошло, пусть мужчины идут нам на помощь. А мы с ребятами соберем вещи, сложим их тут – позже заберем. И понесем потихоньку Ромку, – на этих словах я непроизвольно сделала прерывистый глубокий вдох – предвестник новых рыданий, – но под взглядом Игоря взяла себя в руки.

– Вы из кишлака идите к геологам, – продолжил он. – Дорога там хорошая, доберетесь и по темноте. Фонарики возьмите. Звоните от них домой… Наверное, дяде Гере твоему, Агатик. Расскажите всё, он мужик опытный, сам решит, что делать.