Преодолев последние пятьдесят метров, мы остановились на вершине. Пока шли, я специально смотрела только под ноги, чтобы оставить вкусненькое напоследок. И вот теперь, положив руки друг-другу на плечи, мы молча вдыхали необъятное. И не осталось ничего: ни мыслей, ни переживаний, ни друзей, ни меня. Только горы, до самого горизонта вздыбившие землю; снежные пики, протыкающие плотное как мармелад иссиня-фиолетовое небо; и теплый ветер, любопытно обнюхивающий незваных пришельцев. И никакая плата за это невесомое состояние слияния и единства с мирозданием не была бы высока. Я бы ни о чем не пожалела, если бы последний миг жизни наступил сейчас – невозможно уже наполниться больше, невозможно чего-то желать, всё есть в этом мгновении объятий с манящей ввысь вечностью. Почему так не может быть всегда?

***

Мы пробыли на Папуле часа два. В основном молчали. Потому что подходящих слов, для выражения охвативших нас чувств не было, а других говорить не хотелось, чтобы не расплескать до краев наполненное бытие.

На обратном пути прорвало. Мы пели и дурачились, рискуя свалиться с очередной скальной стенки, но море было по колено и горы по плечо, мы были пьяны без вина, а потому бесстрашны и сумасбродны. Наконец тропа выбралась из изломов скал и потянулась серпантином по не слишком крутому склону, и Майкл от широты душевной с облегчением грянул «Вместе весело шагать по просторам». Все расхохотались. Внизу, на другом берегу реки показался наш лагерь. По прямой до него было метров триста, но по тропе топать вдвое больше. И вдруг случилось странное. Без видимых причин меня отбросило на землю выше по склону. Когда через несколько секунд я огляделась, стряхивая пыль с оцарапанных ладоней, автоматически выброшенных вперёд для страховки, увидела, что Леший, который шел впереди и как раз пересекал каменную осыпь, катится по ней вниз к реке. Остальные тоже так или иначе потеряли равновесие.

– Спокойно, ребят. Это землетрясение, – крикнул Игорь, который замыкал цепочку. – Не двигайтесь, толчок может повториться.

– Балла четыре, не меньше. Леший хитрец, решил коротким путем добираться, – пошутил Муха, отряхивая штанину.

Уже было ясно, что Лешему ничего не угрожает, осыпь была довольно пологой, и ему удалось оседлать крупный камень, на котором он благополучно и ехал к месту назначения.

– Интересно, сможет затормозить перед рекой? – озадачился Майкл. – Спорим, искупается?

Земля подо мной снова задвигалась, вначале как-будто вздохнула, а потом затряслась мелкой дрожью. Я впервые переживала землетрясение на открытой местности – раньше они заставали меня в помещении, и были настолько привычными, что даже толком и не удивишься. Ну люстра шатается, посуда в шкафу звенит, ерунда, два-три балла. А так вот, чтобы с ног сбивало – первый раз. И была в этом какая-то исконная жуть и беспомощность перед стихией. В животе образовалась невесомость, которая выталкивала к горлу тошнотные волны страха. Я сглотнула, часто задышала и стало полегче.

Леший тем временем почти достиг берега и пытался выбраться с движущейся осыпи, чтобы его не затащило в реку – хоть март и был тёплым, ледяная купель всё ещё не казалась такой желанной, как в летнюю жару. Внезапно раздался громкий треск и гул. Откуда-то сверху сорвался огромный кусок скалы и летел, кувыркаясь, прямо на Ромку. Я закричала. Все закричали, но он не слышал нас, сражаясь с силой, которая ещё упорнее несла его в реку после второго толчка. Всё у меня внутри заледенело, будто там разлился фреон, мир стал каким-то плоским. Исчезли звуки. Беспощадная глыба из папье-маше в картонных декорациях гор, окутанных первобытной тишиной, прыгала вниз, как хищная зверюга в погоне за добычей. В какой-то момент мне показалось, что ее траектория после очередного прыжка чуть сместилась в сторону от Лешего, и затеплилась надежда, что она проскочит мимо. Он наконец нас услышал и поднял глаза. Даже с такого расстояния я увидела, как они стали огромными и наполнились ужасом. На последних метрах у реки глыба заслонила от меня Лешего и со всего маху врезалась в воду.