– Не знаю, не общалась никогда с верующими, – ушла я от прямого ответа и сделала вид, что очень заинтересовалась большой корягой в паре метров от меня, потому что разговор заходил куда-то, где я, на самом деле, не чувствовала никакой уверенности и боялась ненароком обидеть Ниссо своей прямолинейностью.

– Помоги, – коряга и правда оказалась огромной.

Мы подхватили её вдвоем и потащили к лагерю. Хватит, чтобы приготовить обед, а позже ребята нарубят дров из сухостоя в лесочке на ближайшем склоне. Пока Муха крошил топориком корягу, мы с Ниссо установили треногу над кострищем, повесили котелок с водой и сложили под ним шалашик из тонких веток, чтобы запалить костёр.

– Ребята, а кто-нибудь взял газет? – я вдруг поняла, что у меня нет никакой бумаги. Оказалось, что бумаги нет ни у кого. Леший извлёк из кармана ветровки прокомпостированный троллейбусный билетик. Все конечно поржали, но делать было нечего, придется разжигать с билетика. Леший положил его в шалашик, сверху присыпал сухой травой, на траву уложил тоненькие палочки, чиркнул спичкой… Мы затаили дыхание. Костерок потихоньку разгорался. Ура!

Когда вода закипела мы с Ниссо засыпали туда быстрые супчики из пакетов. В них были малюсенькие макарошки в виде цветочков. Я всегда жалела, что такие макарошки не продают отдельно, варила бы их дома на гарнир, как рис. Через пять минут закинули еще пару банок кильки в томате, варево наше закипело, и вот самый вкусный на свете суп готов.

Нет, ну правда, почему на природе за милую душу съедается то, на что дома даже не посмотришь? Вот сидят все вокруг костра, дуют в ложки и хлюпают, с наслаждением всасывая горячий супец. Справа от меня и чуть впереди – Игорь. Я наблюдаю за ним, пока не видит. Лохматая, вовремя не стриженая шевелюра темных чуть волнистых волос. На затылке короткий “подшерсток” вьется смешными колечками. Крепкая спина обтянута ветровкой. Сидит по турецки, макает хлеб в суп, дует, смешно вытягивая губы, смачно откусывает, снова макает. Повернулся, наверное, почувствовал мой взгляд. Улыбается, протягивает мне только что вынутый из супа кусок хлеба, я откусываю у него с руки, смеюсь с полным ртом. Он тоже смеётся. Как хорошо! Всё будет у нас хорошо.

Леший сидит напротив, смотрит на меня грустно и понимающе. И смех мой обрывается. Ну как мне себя вести? Ромка. Как. Мне. Себя. Вести. Чтобы ты не смотрел на меня вот так, срезая мою радость на взлёте.

Игорь потянулся к моему уху, я подалась вперед.

– Какая муха вас с Лешим укусила? Что опять не поделили? – спросил он тихо.

– Да так, не сошлись во мнениях. Пройдёт.

– Точно? Может мне с ним поговорить?

Я покачала головой.

– Так ребята, – продолжил Игорь, обращаясь ко всем, – предлагаю сегодня сгонять на водопад, как раз успеем до заката, а завтра с утреца на Папулю.

Папулей мы называли высокий пик, выделявшийся даже на фоне окружающих трёхтысячников. Папочка местных гор выглядел сурово и неприступно, но опытные походники знали вполне приличную тропу, ведущую к самой вершине. Переть туда было часа четыре налегке, но оно того стоило – с вершины открывался фантастический вид на ущелье и далеко вокруг – на бесконечные горные массивы, тянущиеся до самых Гималаев, которыми никогда не наскучивает любоваться.

***

Вечером на небо выкатил сказочный молодой месяц. После похода к водопаду мы поужинали и теперь умиротворённые сидели вокруг костра. Гитара переходила то к одному, то к другому. Светлую бардовскую акварель сменяла хулиганская вседозволенность шансона; тяжёлый рок вколачивал сваи куда-то в податливые потёмки сознания; надежда взмывала на крыльях отваги и роковой неизбежности в суровых песнях Афгана; и все бежали, бежали, бежали, бежали, пока он светит.