Абловы, забытые имена. Вторая часть Владимир Пономарев

© Владимир Пономарев, 2025

ISBN 978-5-0065-4382-9 (т. 2)

ISBN 978-5-0065-4383-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Больше всех возвращению в свои пятикомнатные хоромы в Москве радовалась Вера Павловна. Конечно, Николай Николаевич выполнял в Иваново-Вознесенском институте важное поручение по просьбе своего старого друга Михаила Фрунзе. Нужно было организовать учебный процесс, подготовить педагогическую литературу, собрать большую институтскую библиотеку. Но Михаил Васильевич скоропостижно скончался во время операции. Даже ходят слухи, что ему помогли уйти из жизни. Но, как бы там ни было, Николай выполнил все с чистой совестью и ни перед кем не имеет никаких обязательств.

Москва нравилась Вере. Здесь всё было величественным: начиная от Кремля с Красной площадью, Большого театра и Третьяковской галереи. Всё пропитано современностью. Москва – это витрина России, витрина СССР.

Да и Николай Николаевич будет иметь больше времени для написания своих научных трудов по педагогике. С работой у него вопросов не возникло. Аблов уже известен как крупный библиограф, а потому ему прямая дорога в Книжную палату.

В их затянувшееся почти на пять лет отсутствие в квартире проживали мама Николая, Надежда Лаврентьевна, и сестра Зоя со своими детьми и детьми ушедшей из жизни сестры Надежды.

Николай был помешан на книгах. Помимо государственных библиотек, он собрал свою частную библиотеку – наверное, одну из крупнейших в стране. Книгами были завалены все комнаты. Домочадцы шутили порой: «Мы едим и спим на книгах», – подтрунивали они над Николаем.

По воскресеньям они всей большой компанией любили прогуляться по Новодевичьему парку. Надежда Лаврентьевна сетовала на то, что власть закрыла все храмы и церкви.

– Зато вместо церкви можно сходить в библиотеку и самообразовываться, – возражал Николай Николаевич.

– На что мне, неграмотной, твоя библиотека? – сетовала мать. – Безбожники…

Возвращались они с прогулки в свой Пологий переулок, мимо здания военной академии имени М. В. Фрунзе.

– Эх, рановато Васильевич ушел, – сетовал Николай. – Хороший был мужик и военачальник знатный.

– А где вы с ним познакомились? – интересовалась Вера Павловна.

– А здесь, в Москве, на Сиреневом бульваре, – ответил Николай. – Да, времена были, – вздохнул он.

Почему-то память вернула его в прошлое. Он вспомнил последнюю встречу с младшим братом Виктором. «Умер я для вас всех»… Николай опять громко вздохнул.

– Да, были времена…

Семён, напоив коня в Медведице, присел на берегу, отпустив своего боевого товарища на луг. Речка неторопливо несла свои хрустальные воды. Да, сколько воды утекло, – подумалось Семёну. И сколько всего произошло в этой жизни и уместилось в тридцать лет…

Ему нравилась и речка, на которой он вырос, и станица Алексеевская: белые мазаные хатки с камышовыми крышами, утопающими в зелени садов. Вдоль речки – непролазные талы, где они с пацанами играли в казаков-разбойников. Нравились ему задушевные казачьи песни – молодые казачки, часто стирая бельё на мостках, заходились в трехголосье:

– Ой-ся, ты ой-ся, ты меня не бойся! – разносились вдоль речки звонкие голоса.

Бегали они сюда в детстве ловить пескаря и вьюнка, приводили коней на водопой. Кони – это особая любовь. Конь для казака – это лучший подарок от Бога, полжизни в седле, это и друг, и кормилец, и спаситель.

Ещё мальцами проводили ночи казачки в ночном у костра. Пока табун нагуливал бока, мальчишки пугали себя разными страшилками: то про гроб на двенадцати колёсиках, то про кровавую руку из ковра, то про змею, которая влюбилась в казака и задушила его в объятиях… Бывало, что кто-то из взрослых выезжал в ночное, тогда они, прижавшись друг к другу, ловили каждое слово в рассказах про дальние походы, про сражения с турками и австрияками…

Семён мечтал поскорее вырасти и стать настоящим воином, вступить в бой с саблей наголо и нестись на своём вороном коне полным галопом на неприятеля. Ему было на кого равняться: и дед воевал, и отец, два «Георгия» у семейства. Вот теперь и сабля деда у него на боку. И повоевать удалось на славу – и за белых, и за красных. Пока колесил под Екатеринославом с Врангелем, сосватал себе дочь знатного зажиточного казака, Любушку. Ох и запала она ему в душу, голубоглазая шатенка…

А встретились они у дороги в село Кызгулак. Девушка шла грациозно с двумя ведрами на коромысле.

– Эй, красотка, не угостишь водичкой? – крикнул ей Семен.

– Отчего ж героя не угостить-то? – покраснев, сказала красавица, снимая вёдра с коромысла.

Семён поднял ведро, жадно отхлебывая воду. Струйки стекали ему прямо на гимнастерку.

– Ой и вкусная у вас водичка! – воскликнул он. – Извиняемся, а величать-то вас как?

– Люба, – застенчиво ответила девушка.

– Времена сейчас неспокойные. Позвольте вас проводить до дому, чтобы, не ровен час, лихие люди не обидели.

Он взял жеребца под уздцы, и они с девушкой пошли вместе, мило разговаривая о том о сём.

Добротный дом отца Любы стоял почти в центре села. Семён проводил её до калитки.

– Рад был познакомиться, Любаша. Даст Бог, может, свидимся ещё.

Девушка слегка поклонилась и перекрестилась вслед удаляющемуся всаднику. Ей пришёлся по душе этот красавец-казак; ладный, приветливый, из-под казачьей фуражки с красным околышем выбивались черные кудри.

…Последние дни Семён был сам не свой.

– Что с тобой, хорунжий? – спросил полковой атаман Егоров. – Не влюбился ли ты случаем?

– Есть такое дело, Емельян Игнатьевич. Встретил девушку у Кызгулака, красавица, запала, как заноза в сердце, не сплю который день…

– Так в чём же дело встало? Засылаем сватов за ней! Адрес-то знаешь?

И вот пятерка отважных казаков несётся во всю прыть. Впереди – Семён с полковым хоругвием в руках. Всё честь по чести. Вот и Кызгулак, вот и дом с железной крышей. Спешились.

На крыльце появилась пожилая женщина с платком на голове. Она испуганно крестилась, завидев незваных гостей. Узнав в чём дело, она громко крикнула в сени:

– Иринарх, к нам гости!

Из дверей показался пожилой грузный мужчина. Иринарх Анисторович оказался переселенцем из донских казаков, а потому дело порешали быстро. Да и времени у воинов не было.

Свадьбу отгуляли в Екатеринославе, венчал их полковой батюшка. И сам атаман Егоров благословлял. Да и невеста не бесприданница – у отца Иринарха два лабаза в селе, и не только приданое – дал дочери образование знатное.

Зажили молодые душа в душу, да вот только время беспокойное. Потеснили Врангеля красные, казачков постреляли немало, да и брожение началось в их рядах.

– Слышь, Семён, красные землю беднякам обещают, айда домой!

…Вот и казачий круг Алексеевской порешил колхоз создавать. Хоть и не все согласны, но большинство – «за». Отвёл и Семён свою худобу в общее стадо; начали станичники судить да рядить, как совместно хозяйствовать. Так получилось, что выбрали Семена председателем, а Любушка, как грамоте обученная, его секретарем пошла.

Да, много воды утекло… «Темнеть начинает, до дому пора, – подумал Семен. – Да и завтра на общее собрание из Фролова секретарь райкома товарищ Виктор Аблов обещал приехать, помочь с организацией коллективного хозяйства». Бывал уже пару раз в их краях пламенный комиссар. Тот кого хочешь убедит.

Ветерок послушно шёл за хозяином, они уже понимали друг друга без слов. Вдруг конь замер и остановился. Где-то в камышах со стороны речки раздался шорох. «Кого там носит?» – насторожился Семен.

На тропинке перед ним выросли четыре фигуры в казачьей форме. В полумраке он узнал одного из них – есаул Белобоков, они вместе были под Врангелем.

– А, Петро, как жив-здоров? – поприветствовал Семён. – Чем обязан?

– Привет, хорунжий. Дошёл слушок, что перекрасился ты, в большевики подался, сука…

– Попридержи язык, Петро, и прочь с дороги!

– Нет, дорогой Пономарев, дорога твоя закончилась! – и он потянулся за наганом, расстёгивая кобуру.

Семён привычным движением выхватил из ножен дедову саблю.

– А-а-а! Порубаю всех, контра! – бросился он на впереди стоящих.

Но громкий звук выстрела разорвал тишину. Словно молотом ударили в грудь. Рука с саблей медленно опустилась. Кровь алым пятном расползалась по гимнастерке. Ещё один выстрел опрокинул Семена на спину.

– Собаке – собачья смерть! – глядя ему в лицо, произнёс есаул Белобоков, зачем-то дунув в ствол нагана. – Пора спешить, там ещё его жинка с сыном. Нужно всё поганое семейство в расход…

Испуганный Ветерок резво бежал в сторону станицы. Он уже ничем не мог помочь своему боевому товарищу. Или мог?..

На сердце у Любаши было неспокойно. Семён ещё в полдень увёл коня купаться на речку, а солнце уже клонится к закату, а его всё нет. Она всё чаще и чаще выглядывала в окошко, не появился ли её друг сердечный. Сын Сашка ворочался в люльке и плакал.

– Ну тихо, тихо, скоро папка придёт и свистульку принесёт, – шептала она, пытаясь успокоить ребёнка.

Вдруг послышалось ржание лошади. «Ветерок!» – обрадовалась Любаша и выскочила встречать мужа.

– А где же Семён? – спросила она вслух.

Сердце заколотилось с удвоенной скоростью. Что-то случилось? Нужно бежать на речку, пока совсем не стемнело.

Люба схватила сына и побежала в сторону Медведицы. Она и не замечала, как ветки деревьев хлестали её по лицу. Неожиданно на дорожке она рассмотрела силуэт лежащего человека. Осторожно подойдя к нему, она в ужасе закричала. Ноги стали ватными, и она упала без чувств.