9 дней в «Раю», или Тайна императорской броши Рафаэль Тимошев

27 декабря 1916 года. Париж.

Таверна «Wepler»

Из воспоминаний графа П.А. Игнатьева:

«…Император был разгневан и возмущен. Предательство болгар, всем обязанных России, выводило его из себя. Однако он успокоился.

– Скажите мне, полковник, как вы организовали вашу разведслужбу во время пребывания во Франции?

Я назвал имена моих агентов-групповодов и перечислил их подвиги.

– Молодцы, – сделал вывод император, – вы делали и будете делать хорошую работу. Этот путь усеян многочисленными шипами, но я знаю, что вы не отступите ни перед какими препятствиями.

– Ваше величество мне льстит.

– Вы – Игнатьев, и этим все сказано. А какие чувства питают союзники к России?..

– …Франция, например, всем сердцем с нами; она оплакивала наше поражение под Танненбергом, и если бы она могла легко с нами сноситься, мы получали бы все, чего нам не хватало, а ей посылали все то, что она за столь дорогую цену покупает в Соединенных Штатах. Франция всегда вела себя по-рыцарски…

– То, что вы рассказываете, полковник, малоутешительно…»[1]

Было уже темно, когда такси – знаменитое со времени битвы под Марной «Renault AG1 Landault»[2] – въехало на площадь Клиши восемнадцатого округа Парижа, и, обогнув памятник маршалу Монсею, возвышавшемуся в центре, остановилось у дома 14, с широкой вывеской «Tavern Wepler», над освещенными витринами первого этажа.

Расплатившись и выйдя из автомобиля, коренастый мужчина – уже знакомый нам ротмистр Листок, ныне облаченный в штатское, – взглянул на вывеску, затем на витрину, сквозь которую сверкал переполненный людьми зал, и, обернувшись, обвел глазами освещенную огнями площадь.

«Однако гуляют, черти! – подумал он незлобно. – И зима не зима… Декабрь месяц, а лишь дожди да промозглый ветер. Как в дрянную осень!»

И все-таки это был Париж! После окопов Оберива, где проливала кровь его 1-я Особая пехотная бригада Русского экспедиционного корпуса, да военного госпиталя на окраине Реймса, на койках которого залечивал он второе ранение, все эти парижские улицы – пусть декабрьские и холодные, но полные мирной жизни, прекрасных женщин и беспечных мужчин – казались ему почти чудом! И чудо это явил штабс-капитан Иваницкий – в тот самый момент, когда он собирался уже отправиться в военный лагерь Майли, куда надлежало ему явиться по окончании излечения. Именно этот вдруг объявившийся в Реймсе тридцатилетний офицер привез, точно благовест, давно ожидаемое и все же неожиданное распоряжение самого представителя русского командования в Союзном совете во Франции генерала от инфантерии Палицына – откомандировать его, ротмистра Листка, в распоряжение Русской миссии при Межсоюзническом бюро в Париже. И когда штабс-капитан вновь повез его в Париж, да еще на свою квартиру на улице Полковника Ренара, 5, радости не было конца!

Несколько омрачало, правда, то обстоятельство, что его благодетель напрочь отказался что-либо объяснить – и относительно причин столь нежданного его перемещения, и сути служебных обязанностей, которые с этим перемещением наверняка были сопряжены. Выразительно поцокав языком, точно приструнивая чересчур любопытного ребенка, Иваницкий лишь покачал головой и, хитро сощурясь, заверил:

– Поверь слову – завтра все узнаешь! А пока отдыхай! Вот и средства на первое время!

И, вытащив из кармана пачку ассигнаций, игриво воскликнул:

– Даже завидую, твоему высокоблагородию! Штатское готово, отмоешь окопную пыль, гульнешь в приличном ресторане, подышишь парижским воздухом, а уж завтра и скажут, что делать!

Однако «завтра» ясности не принесло. Явившись к обеду, все тот же Иваницкий сообщил только следующее:

– Собирайся! В восемь надобно быть в таверне «Wepler»! Как доехать – таксисты знают. Столик заказан на имя мсье Истомина. Запомнишь?

– Запомнить-то запомню. Только кто он, мсье Истомин?

– Представится сам!

– Что за тайны, дьявол тебя побери! Неужто нельзя яснее?

– Яснее, Алексей Николаевич, сказать не могу – тороплюсь…

С этим чертов штабс-капитан и ушел.

Листок еще раз оглядел площадь, освещенные окна бутиков и ресторанчиков вокруг, мельком взглянул на бронзовый силуэт маршала Монсея – парижского героя 1814 года, проводил взглядом проходящих мимо элегантных мужчин в пальто и шляпах, статную даму, за которой потянулся шлейф тончайших духов… Невольно подумалось, что длиннополые расклешенные пальто с пелеринами да круглые шляпки на милых головках смотрятся не менее привлекательно, нежели роскошные дамские наряды довоенного времени…

Ротмистр прислушался: где-то на выходящем на площадь бульваре – вероятно, в квартале красных фонарей – звучала задорная мелодия канкана. Похоже, гудит «Мулен Руж» – славное кабаре со знаменитой красной мельницей.

Листок вновь взглянул на бордовую вывеску «Tavern Wepler».

И все же, какого черта, «Взвейтесь, соколы, орлами!», именно здесь назначена встреча с этим мсье Истоминым! В самом оживленном и злачном месте ночного Парижа! Если мсье – представитель Русской миссии, то почему его, ротмистра Листка, не вызвали на Любекскую улицу, в самую контору? Не доверяют? Желают проверить? А может, у русских агентов теперь так принято – встречаться в самых увеселительных местах Парижа? А впрочем, лучшего места для тайного свидания, вероятно, и не найти – можно сойти за обычного алчущего французишку…

Он достал из внутреннего кармана пиджака золотой «брегет» и, отвернув его в сторону освещенной витрины, посмотрел на стрелки – до назначенной встречи оставалось двадцать минут… Что ж, будет время врасти в обстановку!

Пока подавал пальто гардеробщику, подошел метрдотель – уже полнеющий, но безукоризненно выглядевший мужчина средних лет. Даже перевязанный на поясе серый фартук придавал ему некую пикантность и манерность. И обратился он как-то по-особенному – грациозно, с легким, полным благородства поклоном.

Во французском Листок силен не был, но сообразил – спросили, заказан ли столик. И почти наугад – ибо не вполне был уверен в правильном толковании вопроса – пробормотал:

– Мсье Истомин…

– Un instant…[3]

Метрдотель быстро взглянул в книжечку, движением мага извлеченную из кармана фартука, и, пробежав глазами по страницам, кивнул:

– S’il vous plait, monsieur! Je vous emmene a la table[4].

Таверна – шумная, переполненная посетителями обоего пола – представляла собой длинное помещение с высокими окнами-витринами, прикрытыми по сторонам бордовыми портьерами. Желтые стены его были расписаны какими-то фантастическими узорами, придававшими ему те легкость и беззаботность, которые вполне соответствовали общей атмосфере гудящего заведения.

Пять квадратных колонн по центру как бы делили ресторан на два зала. Правый, особенно шумный, был заставлен длинными рядами столов. Столы же левого от входа зала были уютно огорожены обитыми темно-красным бархатом перегородками, создающими впечатление какого-то замысловатого лабиринта. Здесь также стоял пьяный гомон, но скрывающихся за ними мадам и мсье, о которых издали можно было судить лишь по торчащим из-за перегородок головам, Листок разглядел, лишь ступив – вслед за метрдотелем – на дорожку петляющего прохода.

Импровизированные «кабинеты» были полны галдящими компаниями, влюбленными парочками, девицами, восседающими на коленях похотливых буржуа, подвыпившими завсегдатаями, что-то распевающими, раскачиваясь под мелодию заглушаемого общим кавардаком граммофона. И чем дальше он продвигался вглубь зала, тем более приходил к мысли, что мсье Истомин избрал место встречи неслучайно. Для тайных встреч этот вертеп был действительно подходящим – не привлекал излишнего внимания. И даже то, что заказанный столик оказался в стороне от шумного центра – за последней перегородкой в конце зала, – также было кстати; не надо было напрягать слух, чтобы быть услышанным.

Усадив клиента, метрдотель махнул кому-то рукой и, что-то проговорив – чего Листок, однако, по вышеуказанной причине не понял, – удалился. А через минуту перед ним вырос молодцеватый гарсон – в таком же сером фартуке, только до самых колен, – и, раскрыв на столе меню, спросил, что мсье будет пить. По крайней мере так ротмистру показалось, поскольку в вопросе различил два знакомых слова – «Monsieur»[5] и «Boire»[6].

Заказал так, как позволял ему выговорить имеющийся в наличие лексикон:

– Jusqu’a present, seul… le Bardo…[7]

Потом, предварительно сложив фразу в голове, добавил:

– J’attends un ami…[8]

Однако гарсон тупо выпучил глаза, словно разглядел в нем обезьяну.

Листок вытащил из кармана часы и, откинув золотую крышку, постучал по циферблату:

– J’attends un ami, дурак!

И произошло чудо! Опустив взгляд на «брегет», парень вдруг расплылся в улыбке на всю ширь здоровых зубов и воскликнул на чистейшем русском языке:

– Мсье из России!

Листок обалдело вскинул глаза:

– Ты, что же, русский?

– Ага, – добродушно кивнул тот.

– Так какого же шута! Неси бокал вина, паршивец!

– Сию минуту! – скороговоркой отреагировал гарсон, уже поворачиваясь, но ротмистр остановил его:

– Постой, чертова душа! Как ты здесь оказался?

– Волею судеб, ваше высокоблагородие! – опять же скороговоркой отрапортовал парень и, быстро отвернувшись, запетлял торопливо меж перегородками.