– Понятно.

– В данный момент попытки разных людей установить единицу морали преследуют одни и те же цели, но различаются в подходах к решению этого вопроса. Священнослужители одной страны благословляют солдат, которых посылают на поле боя, а имамы другой страны благословляют своих воинов, отправляющихся воевать с ними. Этот пример мы видим в продолжающемся уже много лет военном конфликте между Палестиной и Израилем. И те и другие утверждают, что Всевышний на их стороне. Общепризнанного критерия добра и зла не выработано, и пока его нет, люди будут оправдывать собственные действия и осуждать поступки других.

– И ты предлагаешь взять в качестве такого платино-иридиевого бруска, который служил бы мерой морали, физику Вселенной?

– Да, хотя по своей точности критерий ближе к расстоянию, которое проходит фотон, чем к бруску сплава. Я считаю, что в поисках объективного критерия добра и зла, который все сочли бы достаточно разумным, мы должны обратиться к законам существования Вселенной и, в частности, к самому важному её свойству, определяющему всю её историю – к её постоянному усложнению. Нам просто ничего не остается, как опираться на природу Вселенной. И кстати, все крупнейшие религиозные учения делают это. Например, Коран очень часто рекомендует нам в поисках истины и смысла изучать планеты и звёзды.

– И всё же мне не совсем понятно, почему ты берёшь в качестве морального критерия именно это свойство, тенденцию к усложнению, а не какое-нибудь другое? Мне представляется, что это несколько произвольный выбор. Я говорю не из чувства противоречия, ты понимаешь, да.

– Твои сомнения мне понятны, – улыбнулся Бек, подняв на миг глаза к окну. – Я тоже был настроен довольно скептически, когда начал размышлять об этом. Но со временем пришёл к убеждению, что в настоящий момент это наиболее адекватный способ оценки добра и зла. Это не означает, что данное определение будет лучшим всегда. Мера длины в будущем тоже будет усовершенствована. Сейчас как-будто в вакууме ничего не происходит, тогда как на самом деле там протекают самые разные процессы, множество реакций. Но пока что у нас нет лучшей меры длины. То же самое и с тенденцией к усложнению – мы берём её в качестве критерия, потому что это самое важное свойство Вселенной, оно охватывает её целиком, всю её историю. Если ты предложишь мне другой, более удачный способ объективной оценки добра и зла, с которым согласились бы и люди всех вероисповеданий и неверующие, и который учитывал бы всю историю Вселенной, я буду счастлив выслушать тебя.

– Хорошо, хорошо. Итак, Вселенная движется к Всевышнему, то есть к предельной сложности. Всё, что способствует этому, хорошо, всё что препятствует – плохо. Но при этом остается открытым вопрос: Кто решает это? Как определить, способствует та или иная вещь прогрессу или препятствует?

– Тоже хороший вопрос, – отозвался Бек, вставая со своей шконки. – И даже, я сказал бы, правильный вопрос. Но ответ на него ты сам узнаешь в своё время.

Он отвернулся от меня, и вновь взглянул в окно камеры. В первый момент я подумал, что загнал каторжанина-интеллектуала в угол своим вопросом. Но я отказался от этой тщеславной мысли, вспомнил, как мы с ним обсуждали многие другие философские темы. Я понял, что ответ на мой вопрос существует и что Бек его знает, но он просто устал. Я тоже замолчал с надеждой, что когда-нибудь мы ещё встретимся с ним и он ответит на все мои вопросы.