Торин вернулся к терминалу, его пальцы заметались по экрану, высекая данные о давлении, и голос его, резкий, но сдержанный, пробился сквозь шум:

– Второй контур на пределе. Если не сбросим нагрузку, фильтры заглохнут к утру. Нужно идти к клапанам.

Он склонился ниже, его лицо озарилось синим светом экрана, и тени легли под глазами, высеченные усталостью. Лира прижала Артаду ближе, её руки дрожали от слабости, и голос её, тихий и хриплый, отозвался:

– Ты справишься, Торин. Я останусь с ней. Дай ей дышать.

Торин кивнул, его взгляд скользнул к жене и дочери, и он шагнул к выходу, его фигура растворилась в тусклом свете коридора, где мигали лампы, отбрасывая длинные тени на стены, покрытые пятнами окислившегося металла. Лира осталась на койке, её дыхание оставило пар в холоде отсека, и она посмотрела на дочь, чьи пальцы сжались на ткани её комбинезона, слабый плач сменился тихим дыханием. Багровый свет звезды отражался в её глазах, ещё мутных, но живых, и Лира шепнула, голос её дрогнул, полный нежности:

– Ты мой свет, Артада. Мы держим этот мир для тебя.

Станция жила напряжённым ритмом: её обитатели, учёные и инженеры, сновали по коридорам, их шаги гремели по стальным плитам, а голоса, приглушённые масками фильтров, отдавали команды, растворяясь в гуле машин. Воздух, очищенный системой, гудел в трубах, но его привкус железа напоминал о хрупкости их мира, где каждая поломка грозила удушьем. Еда, спрессованная в пресные брикеты, лежала в ящиках гидропонного отсека, её вкус давно приелся, а вода, переработанная в замкнутом цикле, оставляла на губах едкий осадок, от которого морщились лица детей, игравших среди звёздных карт и старых датчиков. Дети «Келесты» росли в этом остове, их первые игрушки – обломки проводов и модели планет – учили их выживанию, а багровый свет Эридана-7, проникавший в каждый угол, рисовал на их лицах отблески уходящего мира, мягкие, но неумолимые.

Торин вернулся спустя час, его комбинезон покрылся пятнами масла, а пальцы дрожали, сжимая гаечный ключ, чья рукоять потемнела от времени. Он опустился рядом с Лирой, его дыхание оставило пар в холоде отсека, и голос его, усталый, но тёплый, пробился сквозь гул:

– Клапаны держат. Воздух идёт чище. Она не задохнётся в первую ночь.

Лира улыбнулась, её рука легла на его плечо, оставляя слабый отпечаток на ткани, и голос её, слабый, но мягкий, отозвался:

– Ты сделал это, Торин. Как всегда.

Он кивнул, его взгляд скользнул к дочери, чьи пальцы сжались на ткани его комбинезона, и он выдохнул, голос его дрогнул, полный облегчения:

– Мы сделали это, Лира. Вместе.

Тепло их тел окружило Артаду, чьё дыхание стало ровнее, растворяясь в гуле станции. За окном Эридан-7 пульсировала, её багровые волны отражались на стекле, и станция, вращаясь вокруг неё, казалась тонкой скорлупой, дрожащей под напором пустоты. Лира подняла взгляд к звезде, её глаза, блестящие от усталости, встретили свет, и она шепнула, голос её прозвучал тихо, но твёрдо:

– Мы дадим ей больше, чем этот свет. Она вырастет сильнее нас.

Торин сжал её руку, его пальцы оставили следы на её коже, и голос его, хриплый, но мягкий, отозвался:

– Она уже сильнее. Она дышит нашим воздухом.

Стены отсека дрожали, гул фильтров нарастал, их лопасти скрипели, разгоняя очищенный поток, и воздух, холодный и резкий, хлынул в помещение, разгоняя запах антисептика. Артада шевельнулась в руках отца, её крохотные ладони сжались, ловя тепло его груди, и багровый свет звезды окрасил её лицо, отражаясь в её глазах, ещё не видящих мира, но уже впитывающих его суть. Лира склонилась ближе, её волосы, влажные от пота, упали на лоб, и она коснулась щеки дочери, оставляя тёплый след на её коже.