Платформа дышала холодом, её ржавые плиты скрипели под малейшим движением, а воздух, пропитанный запахом металла и пыли, оседал в лёгких, оставляя привкус одиночества, горький и резкий. Артада подтянула колени к груди, обрывки бумаги шуршали под её босыми пятками, и пальцы её, чёрные от угля, оставляли пятна на коже, когда она касалась лица, стирая капли влаги, выступившие от мороза и напряжения её мыслей. Она не боялась пустоты за куполом, не боялась тишины, окружавшей её – здесь, в этом уголке станции, она чувствовала себя ближе к звёздам, чем когда-либо, ближе к их дыханию, их зову. Эридан-7 пылал перед ней, его свет струился сквозь трещины, окрашивая бумагу в багровые тона, и она рисовала дальше, выводя линии, соединявшие светила с тьмой, рождённой в её воображении. Мысли её текли стремительно, подобно реке, разливавшейся в ночи, и она шептала, голос её дрожал от восторга, от предвкушения:

– Я найду вас. Я узнаю всё.

Кристалл в её ладонях нагревался сильнее, его тепло проникало в кожу, и она ощущала его пульс, бившийся в унисон с её сердцем, словно мост, связывающий её с небесами.

Стены платформы хранили следы прошлого – ржавые панели, покрытые пылью, некогда управляли телескопами, а провода, свисавшие с потолка, давно лишились энергии, оставив лишь эхо былой жизни, растворённое в холоде. Пол под её ногами дрожал от слабых вибраций, доносившихся из глубин станции, где генераторы продолжали свой тяжёлый труд, поддерживая хрупкое существование «Келесты». Она подняла взгляд к куполу, и багровый свет Эридана-7 заливал её лицо, отражаясь в серо-зелёных глазах, где горел огонь, неугасаемый и чистый. Пальцы её скользили по бумаге, уголь оставлял следы, грубые и неровные, но в этих линиях рождалась её мечта – карта, ведущая к звёздам, к их тайнам, к той тьме, о которой она знала так мало, но чувствовала так остро. Она шептала вновь, голос её дрожал, но в нём звучала решимость:

– Вы зовёте меня, и когда-нибудь я приду к вам.

Кристалл в её ладонях мерцал, отражая багровые блики, и тепло его шептало ей о судьбе, о пути, который она выбрала сама.

Станция за стенами жила своей жизнью, замкнутой и суровой, где гул систем заглушал голоса обитателей, а свет ламп отбрасывал длинные тени в коридорах, высеченных из стали. Учёные, правящие умами, спорили в своих отсеках, их голоса, полные терминов и тревоги, растворялись в гуле машин, а техники, сгорбленные над инструментами, латали изношенные контуры, чьи искры оставляли следы на их руках. Дети, подобные Артаде, учились видеть звёзды в строгих рамках, установленных законами «Келесты», где каждый шаг измерялся, а каждый взгляд к небесам ограничивался правилами, высеченными в умах. Бездна оставалась запретной темой, её имя звучало вполголоса, и страх перед ней раскалывал сердца, заставляя одних мечтать о бегстве, о далёких мирах, где свет ещё не угас, а других – смиряться с судьбой, предначертанной умирающей звездой. Эридан-7, пылая всё ярче, бросала вызов их вере, и её багровый свет, струившийся сквозь купол, нёс предвестие конца, неумолимого и близкого, от которого дрожали стены станции, а воздух становился тяжелее с каждым днём.

Платформа окружала Артаду холодом, но здесь, под треснувшим стеклом, она не чувствовала страха – звёзды были её спутниками, её наставниками, и их сияние, пробивавшееся сквозь трещины, звало её вперёд. Она поднесла уголь к бумаге, выводя новую линию, и пальцы её дрожали от напряжения, от предвкушения, пока тёмное пятно не обрело новые очертания – нити, извивающиеся вокруг него, становились гуще, темнее, и она ощущала, как сердце её бьётся в такт их движению. Мысли её уносились к рассказам отца, к его хриплому голосу, звучавшему в редкие ночи, когда он говорил о Бездне, о её тьме, о её тайнах. Она не знала, почему он боялся её, но чувствовала, как эта тьма зовёт её, манит её, обещает ответы, скрытые за багровым светом Эридана-7.