— Если она и украла что-то у Адама, — Мартин вглядывается в глаза хмурого друга, — то только его сердце. Да, негодяйка еще та. Разорвать связь с Нареченным…

— Это моя ставка, рыжий, — Эмиль закатывает глаза, — это я тут должен давить на больное, а ты расхваливай рощу.

— Вот два мудака, — рычит Адам.

Я уже забыла, что планировал ползком добраться до входной двери и сбежать. Я жду драки. Воздух аж искрит между ними.

— Да ты тоже не милый одуванчик, — зло отзывается Эмиль. — Это ты начал. Так что, играем?

— Нельзя на человека играть, — я неуклюже встаю и зло оглядываю трех бородатых мерзавцев. — И если уж на то пошло, то это женщина решает кого радовать… — медленно моргаю, пытаясь прогнать туман липкого дурмана. — С кем быть… Короче! — вскидываю руку. — Никаких вам тут картишек! И никто… никто… — язык заплетается, — мне тут не нравится…

— А ты еще спрашивал, почему я ее хотел утихомирить, — Адам толкает Мартина в грудь и делает шаг ко мне. — Согласен, крошка, пусть сами тут в карты играют, а я предпочту насладиться своим трофеем.

— Я не трофей… — отступаю.

— И рановато тебя с моими друзьями знакомить, — хмыкает. — Только воспитанных и послушных девочек стоит брать с собой, да? А ты непослушная девочка, Эни. Балуешься, отвлекаешь нас от важных разговоров, вопросы задаешь и мешаешь. А ну, стой.

Столбенею от тихого приказа. Эмиль делает шаг, и Адам с рыком на него оглядывается:

— Моя сучка. Моя. И мы уходим, Эмиль. Хорошего вечера, господа.

Опять перекидывает меня через плечо и шагает прочь, легко и самодовольно похлопывая меня по бедру:

— У нас с тобой будут свои забавы…

Эмиль порыкивает ему в след, и Мартин в ответ недовольно урчит:

— Он же тебя провоцирует. Мы не станем из-за человеческой самки тут устраивать разборки.

— Я не самка, — в бессильной злобе кряхчу. — Это вы кобели, а я…

— А ты будешь лечить мои душевные раны, — Адам смеется, но я не слышу в его смехе радости и веселья. Только угрозу. — И тебе придется очень постараться.

— А если я тебе притащу Мелиссу? — шипит Эмиль. — Есть вариант ее вернуть…

Адам тормозит, замирает, и я слабо бью кулаком его напряженной пояснице.

— Ты серьезно? — фыркает Мартин.

— А что? Его к ней не подпустят, а я… хитрый, пусть и не рыжий. Есть у меня один вариант эту сучку приволочь обратно к Адаму.

Меня держит на плече не человек, а статуя. Разъяренная статуя, в груди которой клокочет гнев и ненависть. Да он эту Мелиссу на клочки разорвет, если увидит.

— Пусть катится эта гадина к черту, — хрипло отзывается Адам, пинает дверь и выходит на крыльцо.

Я влипла. Адам всю ярость, что разбудила в нем его бывшая, на меня перенаправит. Я взбрыкиваю, дергаюсь на его могучем плече, пока он тащит меня к машине. Резко спускает на ноги, встряхивает и всматривается в лицо. Глаза у него горят желтыми огоньками.

— Я тебя прямо тут сейчас отымею.

Все опять тонет в размытых темных пятнах ночи. Пытаюсь оттолкнуть Адама, а он заталкивает меня в салон машины:

— Тихо!

Я погружаюсь в какой-то транс. В темноте горят лишь звериные голодные глаза. Они гипнотизируют и выжигают все мысли.

— Вот так, — хмыкает Адам, и я вздрагиваю.

Опять куда-то едем, но я вижу только подголовник водительского сидения и затылок Адама, а все остальное — размытое и плывет пятнами.

— Ты не будешь ничем отличаться от того урода в подворотне, если не отпустишь меня… — еле ворочаю языком.

— Да чтоб тебя…

— Отпустить меня, было бы правильно…

— Я оспорил тебя под ликом луны… Я же уже об этом говорил, Эни. Ты просила о помощи и была бы рада самому дьяволу…

— Ты такой же маньяк…

— Со мной останешься живой, — сердито усмехается, — ты мне не честью обязана, а жизнью, крошка. Ты бы из подворотни живой не вышла. Он бы тебя задушил. Такие у него были планы на тебя, а я сделаю тебя женщиной. Удовлетворенной женщиной, которая познает настоящего мужика, и ты сама этого хочешь. Ты не от кухни с кастрюлями потекла, Эни.