Один из военных наклонился чуть ближе и посмотрел через стол на рисунок. Макси поднял глаза и с ним встретился взглядом.

– Здравствуйте, – тихо сказал.

Военный молчал.

На вид ему было лет тридцать, крепкий, чуть выше среднего, с русой густой бородой. Он приподнялся и глянул, что так увлеченно Максим рисовал.

Аспирант прикрывал бумагу рукой, но бородатый мягко убрал ее и внимательно глянул: на рисунке был жуткий, огромный, покрытый густой черной шерстью озлобленный зверь.

– Художник? – спросил военный.

– Нет-нет, – засмущался Максим, – антрополог я.

– Это кто?

Бородатый ткнул пальцем в бумагу.

– Ну… как сказать, – Максим подумал немного. – Это такая тупиковая ветвь гоминида, которая, возможно, отделилась от известных нам высших приматов примерно…

– На вид большая макака, – перебил его тот.

– Ну, можно и так сказать, да.

– Это его нам надо найти?

– Что вы, хотя бы увидеть! – оживился Максим. – И это будет уже величайшим открытием в науке! Например, мой руководитель, – он глянул за спину в ту часть самолета, где спала Ольга, – считает, что вся экспедиция пустая трата времени.

Военные переглянулись.

– И как она, хорошо разбирается?

– Мировой специалист.

– А ты – кто?

– Я ее аспирант, – смутился Максим.

Бородатый кивнул и протянул вперед руку.

– Я – Лука, а это – Гамзат, – и показал на товарища рядом.

Максим посмотрел на него.

Он казался крупнее и выше, смуглый, черноволосый. Лицо волевое, но взгляд безмятежный, расслабленный, почти равнодушный. Несмотря на суровую внешность, Гамзат бороды не носил.

Лука взял рисунок в руки и указал на него.

– Похож? Смотри – то же лицо.

Гамзат подыграл и оскалился, обнажая крепкие белые зубы. Затем взял в руки рисунок, оценил неприглядного жуткого зверя и спросил неспеша у Максима:

– Почему такой злой?

Максим поправил очки.

– Если «он» существует, то потому что люди тысячи лет отнимали его жизненное пространство, истребляли, загоняли в горы, леса и болота, туда, где выжить почти невозможно.

– Да, от такого не подобреешь, – усмехнулся Лука.

– Среда формирует сознание, – продолжил Максим. – Это важнейший принцип эволюции. Только очень умное, хитрое, расчетливое и невероятно злобное существо могло все эти тысячи лет выживать.

– Или потому, – добавил Лука, – что еще ни один свидетель не смог уйти от него живым.

– Хм, я об этом не думал.

Максим какое-то время молчал.

– Напоминает «ошибку выжившего».

– Кого?

– Систематическая ошибка отбора, – пояснил аспирант. – Считается, что дельфины помогают утопающим в море. Это мнение основано на свидетельствах тех, кого дельфины спасли, но при этом не учитываются люди, кого дельфины стали толкать в противоположную от берега сторону – в море, потому что…

– Мертвые не расскажут, – закончил Лука.

– Именно так.

– Дельфины – опасные, – сказал тихо Гамзат.

– Я слышал историю, – сказал Лука, – как один мужик заплыл далеко в море и якобы встретил в стаю дельфинов. Без какой-то причины они его стали таранить носами. Наудачу это заметили спасатели с берега и чудом отбили. И когда затащили в лодку, то он был весь в синяках, гематомах, поломаны ребра и еле живой, будто били ногами толпой.

– Я же говорю: дельфины опасные.

– Все опасные, а мы – не опасные? – отмахнулся Лука и вновь обратился к Максиму. – Лучше скажи, аспирант, этот… – он ткнул пальцем в рисунок.

– Примат.

– Примат, – он какой?

– В смысле?

– В смысле сравнивать с нами?

Максим хорошенько подумал.

– Мы иначе устроены, развиваясь в большом коллективе как глубоко социальные существа, его же разум… о, если он существует, то это истинный высший примат. Эталонный индивидуалист, альфа-хищник, зверь, живущий во мраке.