– Почему, матушка Яга?

– Мала ещё, от пинка благодарности не увернёшься. И помни: лечение не должно быть хуже самой болезни.

Василиса видела уже двенадцать зим, пришли к ней и лунные дни, как она их назвала. Лунные, так лунные, не спорила я, и долго объясняла девочке, как вести календарь, высчитывая благоприятные и неблагоприятные для зачатия дни. Кажется, она мне так и не поверила, утверждая, что не во власти человека повлиять на великое таинство появления детей.

– У коз вон никакого таинства нет, – ругалась я в ответ. – В охоту вошла, козла подпустила – и готово, считай дни до сотни с половиной.

Про мужчин говорили много. Она сначала краснела и смущалась, но скоро перестала, и сама засыпала меня вопросами. Я научила её всему, чему могла. И ублажать мужиков, и себя беречь, и сотне разных женских хитростей.

По странному капризу мне не хотелось думать, что эту девочку ждёт обычная судьба – всю сознательную жизнь провести беременной, рано состариться от тяжелой работы, мучаться от выпадения матки и терять детей одного за другим от разных лихоманок.

– Ничего ребёнку не давай, пока не исполнится год, или хоть полгода. Корми сама, а если молока не будет – козьим выкормишь.

И опять я видела изумление на лице своей воспитанницы, привыкшей к тому, что младенцам давали и квас, и хлеб, и кашу в грязной тряпице.

– Я бы хотела дочку, – призналась мне как-то Василиса. Сама при этом она играла со своей куколкой, оставшейся от матери, и впечатление производила странное – не то взрослый человек, не то дитя. – Только я боюсь, вдруг муж меня бить будет.

Я с досадой рубанула морковь, которую крошила в постный суп, повернулась к ней, и заговорила, наставив на девочку маленький острый ножик:

– Если попробует, скажи так: матушка завещала всякому, кто руку на меня поднимет, кровь во сне пустить. Поняла? Что пятишься? Поняла, я спрашиваю?!

– У-у-у вас глаза светятся, матушка Яга, – жалобно пропищала Василиса, и я стряхнула с себя наваждение. Опустила руку с ножом и спокойно добавила:

– Не шучу я. Убеди, что убить готова и сгореть за это, коли потребуется. Но не думаю, что до этого дойдёт. Мужики – существа довольно простые, если не доводить – не тронет. А пока замуж не выскочила – подмечай, как жених себя со скотиной бессловесной ведёт. Не пинает ли собаку, не рвёт ли губы лошади от досады.

– Без приданого не выбирают, – вздохнула Василиса, а я только усмехнулась:

– Не в приданом счастье, златокудрая ты овечка! Надо – соберём. Только чует моё ведьмино сердце – тебя и так умчат, не засидишься.

Девчонка вдруг счастливо рассмеялась и порывисто обняла меня, словно я бог весть что ей пообещала. А потом выбежала на улицу, накинув полушубок. Послышался звонкий лай Уголька и недовольное гоготание гусей. Я с удивлением поняла, что эти звуки мне милее тишины, и холодок сразу наполнил душу. Василисе пора было уходить.

Сначала я пыталась уговорить её по-хорошему.

– Тебе нужно успеть уйти до весны, – обратилась я к девочке вечером. – Сейчас ни болото, ни реки тебе не помеха, на снегоступах дойдёшь откуда пришла.

– Разве я плохо тебе служила? – с нескрываемой обидой отвечала девчонка. – Почём гонишь меня? Хочу остаться здесь!

– А я плевала на твои хотелки, – в сердцах бросила я. Много чести объяснять ей. Человек должен жить с людьми или не жить вовсе. Себя я уже похоронила, но эта-то пигалица, жизни толком не видевшая, что в лесу забыла? Затоскует. Не сейчас, так когда подрастёт.

Василиса тихонько роняла слёзы, склонившись над моим любимым котом. Она бережно гладила его по спине, и зверь разыгрался, размурчался, стал выпускать и втягивать немаленькие когти, топчась на лавке.