Утром она встала раньше меня. Заозиралась испуганно вокруг, потом выбежала во двор в одном сарафане – не иначе как зов природы. Вернувшись, взметнулась убрать волосы – после мытья они рассыпались по плечам удивительно красивой густой гривой, светло-русого оттенка с медовым блеском.

– Гребень возьми, вон валяется. Тебя ждал, мне без надобности.

Гостья дёрнулась от неожиданности, а затем чинно поклонилась:

– Доброго утра, матушка Яга!

– И тебе не хворать, – огрызнулась я. Вылезать из-под теплого одеяла всё ещё было невыносимо лень, а воздух в избе стремительно остывал. – Напомни-ка, зачем пришла?

У девочки по щекам потекли слёзы, но она довольно внятно ответила:

– Думается теперь, что избавиться от меня решили. Матушка… Мачеха послала к тебе.

Где-то я это уже слышала.

– Сказала, попросить у тебя огня, – она опустила голову и чуть тише добавила: – Целебного.

Я сделала над собой усилие и спрыгнула прямо в валенки, ждущие меня на полу.

– Целебного огня, говоришь? А владычицей морской её не сделать?

Я развела огонь в печи, и доброе тепло потихоньку растопило лёд в моей душе.

– Тебя зовут Василиса? – спросила я уже всерьёз. Сколько можно издеваться. Девочка молча кивнула. – А материнское благословение у тебя имеется?

Василиса вскинула голову и уставилась на меня округлившимися глазами. Они и так казались слишком большими на худеньком лице, а теперь девочка напоминала испуганного оленёнка.

– Да! Вы и правда ведьма, как говорят? Поэтому не заболели, когда все умерли от мора?

Девочка Василиса пришла к Яге за огнём под защитой материнского благословения. Мне показалось, что я застряла в каком-то дурном сне, настолько абсурдным было происходящее.

– Ведьма, разумеется, но тебя, пожалуй, не съем. Поживи у меня, потрудись. Может, и дам огня.

Легкая недоверчивая улыбка преобразила личико гостьи, и мне подумалось, что она вырастет в красивую девушку. Если вообще вырастет, конечно, поправилась я с оглядкой на окружающую реальность.

– Что ты умеешь? – продолжала я.

– Прясть, ткать, вышивать, – с готовностью начала перечислять Василиса. – За скотиной ходить, еду готовить…

– Довольно! – оборвала я её на полуслове. – А что-то ценное?

Глядя, как девчонку перекосило от обиды, я чуть не рассмеялась. Что на уме – то на лице, тяжело ей, должно быть, живётся. Пока она снова не расплакалась, уточнила:

– Петь? Сказки рассказывать?

– А-а-а-га, – неуверенно протянула Василиса, и я всё-таки расхохоталась, немало напугав бедную девочку.

– Доплетай косы, иди скотину поить. Дальше видно будет.

Этой зимой снега выпало много. Я сгребала его к стенам дома, и в избе становилось только теплее от снежных стен, защищающих от ветра. Но совсем по другой причине зима была не похожа на предыдущую. Темнота и мороз, казалось, отступали перед звонким голосом Василисы. Спустя месяц житья у меня она стала пусть не болтушкой, но проворной и жизнерадостной девицей.

Она готовила еду немного иначе, даже гороховую кашу, и такое разнообразие было приятно. «Хорошее избавление от скуки», – думала я про себя, стараясь не слишком привязываться к своей гостье. Меня радовал, однако, блеск в её глазах и округлившиеся щёчки – так любого человека радует вид молодого, здорового зверя или пышного, крепкого растения.

Но больше всего мне нравилось её жадное любопытство. Василиса слушала меня завороженно и сосредоточенно. Время от времени я проверяла, что она запомнила, и поражалась – ничто не ускользало от её внимания. Хотелось передать хоть сколько-то своих знаний, да и нечем было больше заняться долгими вечерами.

– Обильное питье половину болезней вылечит, – наставляла я девочку. – И трав здесь много хороших. Ромашка, мята, ноготки. Шиповника отвар, хвоя. Брусники листья, медвежьи ушки, крапива. Помнишь, что к чему? Хорошо. Никого не пользуй, только мужа и детей, если бог даст – будет семья.