– Потому что информацию о модификациях указывают в личной медицинской карточке.

Указываю на тот маленький листочек, сжатый её белыми пальчиками. Потом отворачиваюсь и надеваю куртку размашистыми движениями. Обернувшись к девушке спрашиваю:

– А штампы уже стоят? Могу идти?

– Всё я уже поставила, – хлопает она ресницами, – только ответьте на вопрос: куртка ваша какого размера?

Перевожу: "Проезд дальше платный". Не с такой интонацией служащие интересуются своими материальными выгодами. Эх, курсантка! Открытая провокация.

– Вам будет великовата в бёдрах, – мои слова это проверка на чувство юмора, может быть она умеет улыбаться.

– Нет, нет! Я для своего п-парня, – она аж задохнулась.

Чтоб тебя, девочка… Вдыхаю, выдыхаю. Хорошие всё-таки эти духи, надо будет в следующий раз привезти на Альфу ещё пару ящиков. Если будет этот следующий раз…

Кадета научили правильно выбирать парфюм и косметику, но не научили, что нельзя с подозреваемыми в контрабанде говорить про интересы знакомых. Это шаблонная ошибка. Меня уже так ловили, по шаблону, и я клевал и впитал с кровью, что при первом ощущении присутствия ОБХСС, надо изображать придурка. На типичные выражения типа "спрашивала тётя моего дяди или жена сестры моей мамы…" – я не поведусь. Хоть "сын маминой подруги"! Больше Поллукс не поведётся никогда!

– Милая моя, солнышко лесное, нет у меня контрабанды, как и у тебя нет парня.

Протягиваю руку к её лицу, не касаясь курносости, но делая вид, что вытираю ей сопли. Затем отряхиваю руку, наблюдая за тем, как у девушки от злости волосы встают дыбом. Пока она злится, я быстро выхватываю свои листочки из её холодных рук и, с громким "Спасибо, до свидания!", выбегаю за дверь. На выходе сталкиваюсь с Квинтом.

– Тамара? – вопрошает он, пуча рыбьи глаза.

О, так её зовут Тамара? Томочка, милая! Кто бы мог подумать! Я думал, что у неё будет более сложное и возвышенное имя, например, Анна-Елизавета. Звёзды так сошлись, что Тамаре повезло родиться в семье не простой, не пролетарской. Она – кадет-таможенник, сотрудница ОБХСС, при этом избалованная папина принцеска. Ей многое прощается, многое позволено, и даже приветствуется её необычный стиль, который не всегда соответствует пролетарскому образу жизни. Особенно это касается духов, флакон которых стоит отнюдь не пролетарской тринадцатой зарплаты.

– Пусть идёт! – крикнула Тамара, и в комнате досмотра что-то с грохотом упало, надеюсь, рентген.

А я с радостью пойду поскорее, чтобы она меня больше не видела, или я её. Интересно, поставила ли она мне печати? Смотрю в документ. На предпоследней строке красуется зелёная закорючка размером с пиксель. Пора менять паспорт. Срок пребывания в колонии – стандартные семь дней, но я обойдусь двумя, даже не заходя по написанному мной же адресу пребывания. Правда, кто бы меня отпустил?

Оглядываюсь на лейтенанта таможни. Квинт смотрит на меня недоверчиво, но взгляд пустой. В прошлый раз он был так рад, так рад новой куртке с шевроном моего Комитета и ботинкам, вместе со шнурками. И я готов отдать ему ещё одну куртку, лишь бы завтра от выпустил меня с планеты прочь. Но мальчик вырос, и, кажется, куртка моего размера ему будет мала.

Если он пробился в старшие смены, то наверняка с кем-то делится конфискатом.

Пассажиропоток в космопорте большой, но таможенный контроль проходят только те, чьи корабли садятся в колонии, а не остаются на орбите планеты. Это едва ли две-четыре сотни человек за смену.

Работа у таможни скучная. Если что-то незаконное у гостей колонии есть, то это выявляют во время карантина. Мне всегда казалось, что скорее отсюда, с Альфы, должны вывозить образцы топлива и сферические батареи с обогатительного комбината, чем сюда ввозить ширпотреб: трусы, носки и галстуки.