Приблизившись, он молча сгибается в поклоне.

— Что такое? — спрашиваю я.

— Госпожа заклинательница, если вы пожелаете найти для слуг помощников, я готов привести нескольких.

— Нет необходимости, — перебивает его низкий бас. Из калитки при воротах гуськом выходят новые слуги, четверо мужчин и три крепких женщины.

Парень, склонившись ещё ниже, отступает, но другой слуга подхватывает:

— Что возомнил о себе этот грязный крестьянин? Каждый ларь сам по себе драгоценен!

Если слуги поддерживают подобный тон за пределами поместья при мне, гостье, то какая же атмосфера царит внутри поместья? Уйти правильное решение.

Я перевожу взгляд на отступающего спиной вперёд сына старосты. Он так и не распрямился, руки держит перед собой, а в плечах напряжение, будто ждёт, что его ударят. Может, здесь и в порядке вещей бить людей просто по прихоти, но не при мне.

— Верно говорите, не отвлекайтесь, будье бережны с каждым сундуком, а ты, добрый человек, приведи не помощников, а помощниц. Видел же, что мусор надо смести, полы помыть.

И капитальный ремонт устроить, ага,

Небо голубое, от горизонта до горизонта безоблачное, чёрными росчерками тянется птичий косяк. Дождь или ливень ничто не предвещает, так что дырявая крыша не проблема, по крайней мере на сегодняшнюю ночь, а дальше я пока не загадываю.

Сын старосты откланивается, и я перевожу внимание на слуг. Не придраться — они и вправду с тяжёлыми сундуками обращаются очень бережно. То есть при желании можно найти, за что зацепиться…

Неспешно двигаясь чуть в стороне, я только делаю вид, что контролирую процессию. На самом деле я борюсь с тошнотой и дурнотой. Иголки уже не просто вонзаются в виски, они прокручиваются, и зрение расплывается. Чётко я вижу только прямо перед собой, а по бокам картинка мутнеет, стирается. Мир словно теряет краски.

Не знаю, на каком упрямстве я держусь.

Ещё и солнце припекает макушку, горячо лицу. До меня доходит, что Юйлин жизнь провела в тени в самом буквальном смысле этого слова. От жарких лучей она пряталась под навесами, под зонтиками, широкополыми шляпами и вуалями. В цене кожа белая как снег, и в дополнение к уже свалившимся на меня бедам мне грозят солнечные ожоги.

Но не искать же зонтик.

Процессия движется медленно и, наверное, из-за формы ларей и из-за моего не лучшего состояния, у меня чёткая ассоциация с похоронами.

Сколько мы идём? Расстояние не такое уж и большое, а по ощущениям ползём мы целую вечность, пока впереди не показывается та самая чайная.

— Если вам нужно отдохнуть, отдохните, — предлагаю я слугам. Правда, устала тут я, аж взмокла и дышу тяжело.

— Благодарю вас, юная госпожа!

— Чаю всем, — озвучиваю я то, что от меня ждут.

Чаю мне не жалко, даже любопытно взглянуть.

Деревенская чайная и близко не похожа на кафе, скорее сарайчик под бамбуковым навесом. Земляной пол устелен циновками, и сидеть предлагается на них. Столики есть, очень низкие.

Пожалуй, постою — не уверена, что я потом соберу конечности и встану. Мне помогут, но к чему давать лишний повод для сомнительных сплетен? Достаточно того, что в тени мне становится лучше. По крайней мере я снова способна наблюдать и думать.

Сейчас, кроме меня и слуг под навесом никого, но это сейчас.

Из сарайчика выскальзывают две миловидные девицы с подносами. Одеты похоже, только у одной волосы собраны и скручены, а у другой вроде бы тоже собраны, но пучок украшает шпилька, увенчанная ярким цветком. У той, что попроще, поднос нагружен пиалами, а у девушки со шпилькой на подносе только одна пиала и чайник.

— Госпожа заклинательница не побрезгует скромным подношением? — вторая опускает поднос на столик, наполняет пиалу из чайника и с поклоном протягивает мне.