Призрачные, сказочные декорации – степи лазурная дымка, козаки-ряженые… Как хорошо бы было в тишине посмотреть – после общежитской комнаты! Во время экзаменов я почти не выходил из неё, так впрягался в книжное чтение. Только в гастроном – хлеба да триста граммов колбасы купить, пачку чаю да пачку «Примы»…

Гастроном – через улицу от общежития. Продавщица мясного отдела, явно презирающая мои бедные покупки – с заячьим белесым личиком – и заячьей же губой. Некрасивая, поэтому злая. Порой и пожалеешь её про себя… Я уже, купив колбасы, был у выхода – как вдруг двери отпахнулись навстречу… И в них… Ах! Сердце во мне замерло по-настоящему, дыхание остановилось. Крик судорожный едва не вырвался:

– Ведьма!..

Она, злобно блеснув на меня стеклянно острым взглядом, прошла мимо. Она была точно такая же, что в хлеву, протянув руки, ловя, шла на Хому Брута. Та, что после крика петухов хлопнулась в гроб – с мертвецким, широким, плоским лицом старуха, и с ожившими, точно из глубины ледяной смерти, глазами. Я и теперь не могу понять, откуда такое сходство страшное? И она – учуяла мой не вырвавшийся крик, мой ужас. Это еще в миг страха почувствовал я… Поэтому и отвернулась злобно, и прошла мимо, широкая, горбатая…

Одно дело хахалиться над киношной ведьмой, другое – встретить живьем её в московском гастрономе… И сердце чуть не остановилось, замерло – впервые понял я убойный смысл этого книжного, притершегося вроде слова… Приземистая, с квадратным, тяжелым лицом, и одета так же: на голове какая-то повязка. Она, та самая, из «Вия», моего любимого сочинения Николая Васильевича Гоголя…

Потом, как пришел уже в комнату и одумался, по новой страшно за себя стало. Ведь мог бы и приступ случиться…

Я рассказал об этой встрече Нине. Она поудивлялась, поулыбалась… А темно-синие подснежники вологодских глаз – не изменились: оставались со своим светом, говорящим о чем-то таком, что далеко-далеко отсюда… Но уточнила, что эту ведьму в «Вие» играет мужчина, старик… Да какое это имеет значение? – подумалось мне.

Я и сейчас вижу под низкой повязкой её щучьи глаза и щеки в крупных, к ушам, злых морщинах, и всю её выступку, как она выявилась горбато из распахнутых дверей. И как недобро пометила меня взглядом, догадываясь о моём смятении, о том, что я понял, кто она. (Ну, раз понял – посмотри, посмотри… студент!) Ведь говорила же Нина: не смотри!..

Уже много лет спустя в черновиках «Вия» нашел я описание видения философа Хомы Брута. Гоголь его в окончательном варианте сократил, подравнял, чтобы чересчур не выпирало:

…«Выше всех возвышалось странное существо в виде правильной пирамиды, покрытое слизью. В месте ног у него были внизу с одной стороны половина челюсти, с другой другая… На противоположном крылосе уселось белое, широкое, с какими-то отвисшими до полу белыми мешками вместо ног; вместо рук, ушей, глаз висели такие же белые мешки. Немного далее возвышалось какое-то черное, все покрытое чешуею, со множеством тонких рук, сложенных на груди, и вместо головы на верху у него была синяя человеческая рука. Огромный, величиной почти со слона таракан остановился у дверей и просунул свои усы. С вершины самого купола со стуком грянулось на середину церкви какое-то черное, все состоявшее из одних ног. Эти ноги бились по полу и выгибались, как будто чудовище желало подняться»…

И душа и тело рассыпалось на самостоятельно живущие куски… Может, и явление в гастрономе – какая-то черновая часть моей души, урвавшаяся от корня?..

Когда я рассказываю об этом кому-нибудь – улыбаются, как Нина. Да и я сам теперь улыбаюсь над ведьмой из гастронома. Как те ребята изрядного возраста, что смеялись и кричали понарошку в темном зале: «Ах, как нам страшно!..»