КОНЕЦ ВОСЬМИДЕСЯТЫХ

Восьмидесятым приходит конец.

Бьют вразнобой миллионы сердец.

Митинги, слухи.

Враз пропадают то мыло, то чай.

– Так вот и мы пропадем невзначай, –

Шепчут старухи.

У девяностых не видно лица.

Старый ли путь дошагал до конца?

Новый ли начат?

С гор возвращаются дети-бойцы.

Водку свою допивают отцы.

Матери плачут.

Лицом к лицу – лица не увидать, большое видится на расстоянье? Способен ли художник создать верный портрет конкретной эпохи, находясь в ней телесно и душевно, живя в ней? Шедевры мировой культуры убеждают нас в том, что это возможно – от создателя изображения требуются лишь талант, искренность и умение видеть наиболее существенные приметы своего времени. Тогда, вне зависимости от художественных и политических предпочтений автора, верный образ эпохи может быть создан.

Естественно, такое произведение не вправе претендовать на фотографическую точность: оригинальные черты всегда будут частично искажены авторским углом зрения, приемами, манерой письма, особенностями жанра, колоритом… Но сквозь личностное видение, вопреки всему, все-таки проступит лицо эпохи.

В маленьком поэтическом наброске, сочиненном весной 1989 года, я пытался осуществить именно такую задачу: увидеть самое существенное в проживаемом моей державой историческом миге, запечатлеть сиюминутные общественные настроения и ожидания, обнажить трепещущий нерв времени. Через год стихотворение было опубликовано в «Нашем современнике». Сам по себе этот факт, конечно, не является стопроцентным критерием художественной значимости произведения, но все-таки редакторы одного из лучших тогдашних русских литературных журналов, видимо, что-то такое почувствовали в этих безыскусных строчках…

Сегодня, когда еще живы многие из свидетелей того переломного времени, я могу спросить их: так ли всё было, как я написал? тот ли был воздух?

ВОЗВРАЩЕННЫЙ ХРАМ

Кирпичи и доски по углам,

Купола и кровля ждут замены,

Фрески обвалились… Божий храм,

От тебя остались только стены!

Но уже иной струится дух:

Ходит попик в будничной одежде

И поет нестройный хор старух

«Господи, помилуй», как и прежде.

И к сердцам раскрывшимся, как встарь,

Подступает сладкая истома.

И мрачнеет первый секретарь

За окошком местного райкома…

Неужели тени Октября

Не сожгло мучительное пламя?

…Говорят, что дочь секретаря

Чудеса творит с колоколами,

Что летит веселый перезвон

Над монастырем и над райкомом,

Над галдящей бандою ворон,

Над простором, вечным и знакомым.

Первые приметы грядущего массового обращения моих соотечественников к православной жизни я увидел в самом конце 80-х годов, накануне крушения советской империи. Это случилось на ярославской земле, в Борисоглебском монастыре. Узнав о трудах Светланы Лапшиной и ее соратниц по сбору колоколов для монастырской звонницы, увидев своими глазами, как в древней обители возрождается церковный канон, я понял, что в русскую жизнь самым естественным образом вернутся вскоре не только христианская вера – она никуда не исчезала, несмотря ни на что! – но и обрядность.

Семидесятилетнее пленение Русской православной церкви подходило к концу. И я был рад отразить приметы этих радостных для меня перемен в своих стихах. «Возвращенный храм» был опубликован в журнале «Наш современник» в мае 1990 года.

Но радость моя была тревожной: в державе было неспокойно…

ХРОМОЙ БЕС

Облетевший цвет ярославских лет.

Собеседник пьет и глядит хитро:

– Сашку помню. Хромал да хромал в свой «пед»,

И гляди, дохромал до Политбюро…

Собеседник пьян и не шибко мудр.

Или люб ему ярославский бес?