Вдоль посадочной полосы завывая, несутся пожарные и скорая… Есть касание!.. Выпустились тормозные парашюты…

Самолёт остановился, не докатившись до стоянки. Все кто был, рванулись к самолёту, но стремянку схватил только я один. Растолкал толпу, пулей взлетел к фонарю, открыл – слава богу, – жив!.. Беркутов самостоятельно выбирается из кабины.

– Двигатель. Тряска в двигателе.

– Зачем садился? Надо было прыгать! Мог взорваться.

– Понимаешь, тряхнёт, и снова всё в порядке. Два или три раза тряхнуло, потом не стало. Решил садиться. На посадке ещё два раза тряхнуло… Да, не ори, чего орёшь, сел ведь, живой. Ай, ай, это в какой школе тебя таким словам научили?…

Откатили машину на стоянку. Запустили двигатель – работает ровно, без рывков. «Поиграли» газом, тоже всё нормально – обороты держит, на перегазовку реагирует нормально. Никто не знает, что делать. Не верить Беркутову нельзя, но сейчас двигатель работает нормально. Сами мы в двигатель лезть не имеем права; только менять. Этот только по приказу зампотеха дивизии – двигатель не выработал положенного срока. На этот двигатель надо вызывать двигателистов из Р… ска. Он ещё на гарантии. Стоп!.. Дядя Миша! Ну, конечно!

Прилетел вертолёт с комдивом и его свитой, наше всё командование стоит… Подошёл к Беркутову.

– Прикажи подогнать два бульдозера с самыми толстыми тросами. Я сейчас… Принёс из ангара стетоскоп – подарок дяди Миши. Я его немного доработал – теперь он сидел жёстко на голове, как наушники у радиста… Послал всех подальше… от самолёта. Беркутов в кабине. Если взорвёмся, то вместе. С величайшей осторожностью снова запустили двигатель, потихоньку добавляем обороты… Слушаю на малом газу – нормально, на среднем – нормально. Добавили ещё газу – стоп! Есть слабый стук! Больше добавлять газ нельзя – могут не удержать колодки.

Подогнали оба бульдозера, сцепили их, привязали самолёт за стойки шасси, – погнём? – чёрт с ними, заменим.

Добавляем газ – есть стук, слабый, но есть. Резко полный газ – отчётливый треск и вибрация. Рискнём. Форсаж – сильный металлический хруст и тряска. Сильная тряска. Стоп, двигатель! Запросто мог взорваться. Беркутов в рубашке родился. Третий или четвёртый подшипник развалился. Надо снимать двигатель.

Спасибо тебе, дядя Миша!

Слез со стремянки, свернул стетоскоп.

– На взлёте не было тряски? Ты мог взорваться ещё на взлёте.

– Нет, не заметил. В конце полёта затрясло.

– Значит, в воздухе развалился. Если бы включил форсаж раньше, обязательно бы взорвался.

Подошла генеральская свита.

– Докладывай – Беркутов ткнул меня в бок.

– Товарищ генерал! Двигатель неисправен. Третий или четвёртый подшипник разрушился. Необходима замена двигателя. Лейтенант Полянский.

– Как определил неисправность?… Что это такое?

– Обычный медицинский стетоскоп. – Сам придумал или подсказал кто?

– Подарил один старый фронтовик, моторист дядя Миша Марголит, на моторном заводе, в Р….ске, во время моей практики.

– Михаил Наумович? Работает ещё?

– Нет. Работал последние дни, уходил на пенсию, поэтому и подарил. Вы его знаете?

– Он был мотористом на моей машине. Разве на заводе некому было его передать? – Значит, некому. Там сейчас приборами двигатели тестируют. Нам бы в полк один такой прибор, можно не допускать такого, – кивнул в сторону самолёта Беркутова.

– Возьми на заметку, – генерал повернулся к зампотеху, – узнай всё подробно. Потом доложи… Ты мне уже третий раз на заметку попадаешься, – это ко мне, – я с тобой ещё за стойку шасси не рассчитался. Тогда нельзя было, но я не забыл. Сколько ты уже прослужил?

– Полтора года.

– Хватит. С завтрашнего дня, ты старший лейтенант, досрочно.