Жизнь моя, иль ты приснилась мне Анатолий Зелепугин

В основе повести лежит реальная история жизни человека, его невероятного самоубийства в знак протеста против совхозной системы и сельских коррупционеров-чиновников, чему я был очевидец.

…Двери настежь у вас, а душа взаперти.

«Кто хозяином здесь?» – напоил бы вином. А в ответ мне: «Видать, был ты долго в пути – И людей позабыл, – мы всегда так живем!

Траву кушаем,

Век – на щавеле,

Скисли душами,

Опрыщавели,

Да еще вином

Много тешились, –

Разоряли дом,

Дрались, вешались»…

В. Высоцкий «Старый дом»

Солнце ещё не показалось над Конёвой горой, а со дворов уже начали сгонять в табун домашнюю скотину: мычали коровы, годовалые тёлки, молодые бычки, ещё не приученные ходить в табун, козы, овцы. Было раннее утро июньского дня. «Перёдский» табун составлял примерно полсотни коров с телками и молодыми бычками и около сотни овец с козами. Скотина стекалась к дороге ведущей к «рытушкам» и дальше к ближнему лесу, где уже наевшись сочной травы на склонах «рытушек», скотина могла отдыхать на лесных полянах в знойную полудённую жару. Солнце небольшой золотистой дугой наконец показалось из-за Конёвой, когда под мычанье коров и блеянье овец табун в облаках поднявшейся дорожной пыли влился в дорогу, ведущую к «рытушкам». В деревне Крым-Сарай слово «стадо» в разговорном обиходе не использовалось, а употребляли всегда слово «табун», которое больше подходит к лошадям. Мне думается, это сложилось из-за географического расположения деревни: она соседствовала с татарскими деревнями на протяжении 250 лет, и в результате язык взаимообогащался, и слово «табун» перешло в словарный обиход от близ лежащего селения Муртаза. За стадом еле поспевали двое – пастух и подпасок. Пастух – рыжеватый мужик лет сорока, среднего роста, со слегка синеватым лицом и резкий в движениях. Звали его Николай. В общем, для деревенских – Колька Рыжий – скандальный упрямый мужик; особенно у него проявлялся характер в подвыпившем состоянии в отношениях со своей женой. В один из таких скандалов он порубил топором только что купленное жене дорогое крепдешиновое платье. Деревенские бабы сокрушённо обсуждали это между собой, качая головами, приговаривая: «Ох и карахтерный человек! Не дает жене спуску! Сошлись как коса на камень!» А всё из-за ревности: жена его Верка – фигуристая, симпатичная черноглазая бабенка, хотя не давала повода для ревности, но при случайной встрече на дороге или у колодца любила поговорить, и только это являлось поводом для их скандала. Случалось это редко, в дни когда Колька запивал дня на три.

Подпасок, парнишка 11 лет, не по летам серьёзный на вид из-за порученного ему такого важного ответственного дела, с голубыми, широко расставленными глазами, беловолосый, лобастый, почему и прозвали его Толик Лобан. Оба – пастух и подпасок были вооружены кнутами и короткими гладкими палками-бадиками из черёмухового дерева. Подпасок любил кнутом производить громкие хлопки, когда замахиваясь из-за спины рукояткой кнута резко останавливая её перед собой, заставляя кольцом катиться по земле веревочную часть кнута, заканчивающуюся полоской телячьей кожи, громко издавать короткий резкий звук, похожий на выстрел, что пугало скотину, оторвавшуюся от стада. Также можно было бросать бадиком в нерадивую скотину. Донимали в основном козы – хитрые создания, улизнувшие от стада и всегда норовившие урвать куски сочной травы или хлебных колосьев.

Солнце уже встало полным диском над Конёвой, когда на склонах рытушек скот насыщался, и можно было пастухам отдохнуть, прилечь на подогревшуюся землю и даже немного поспать. Великое дело – поспать в шесть часов утра, когда весь табун в лощине мирно пасётся на склонах рытушек.

Но одиннадцатилетний мальчишка, перед тем как заснуть, вспоминал почему-то дни Рождества Христова, когда стояли январские трескучие морозы и снег кругом блестел, слепил глаза. Особенно была красива Конёвая гора: она стояла спокойно, незыблема и сияла под дневными лучами солнца своими снежными покатыми боками незабываемым цветом. А в предрождественную ночь в домах горели свечи в углах под иконами, женщины пекли, готовили блюда, каждая семья исходя из того что было. А было совсем не много: мука, масло, картофель; хорошо, если мясо припасено. Но для крым-сарайцев это был один из самых больших и радостных праздников. Лобан томительно ждал и всегда ходил один «славить» – так называли в деревне ночные походы мальчишек и девчонок по домам, где они пели славу Рождеству Христову с надеждой получить пряники, пирожки с картошкой, ливером или кусочки рафинированного сахара. Но при этом надо хорошо пропеть рождественную молитву: «Рождество Твоё, Христе Боже наш…», соблюсти и мотив молитвы. Обычно заходили в дома по двое и по трое, начало знали все, но чаще голоса звучали в разнобой. Но все женщины, в основном старухи, которые исполняли православные каноны, были в эти дни великодушными и всегда хвалили детей: «Вот молодцы! Как хорошо вы знаете молитву! Вот вам гостинчик!» Бабка Федосья для своего любимого внука сумела подшить подошвы его старых валенок, они стали просторней и прочнее из-за двух прокладок от старых голенищ, и Лобан радовался видя как на снегу остаются следы от дратвы (прошивные нити обработанные гудроном). Лобан с нетерпением ждал двенадцати часов ночи, пока бабка катала тесто для пирогов и плюшек, а он грелся на тёплой печке, поглядывая на ярко горящие лампады обрамляющие икону Божьей Матери. И наконец он выходил во втором часу ночи со своей тряпичной сумкой на улицу. Его встречало бездонное тёмно-синее ночное небо с мерцающими звёздами и золотой Луной, от которой Конёвая гора казалась сине-золотого цвета, что создавало картину необыкновенного природного явления в Рожественную ночь, и она была созвучна таинственному религиозному празднику. Лобана охватывало чувство благоговейной детской радости. Славить он всегда ходил один и старался вставать раньше других соседских детей. Возвращался с полной сумкой домой, где его встречала бабушка, хвалебно причитая: «Вот это да! Да как же ты смог!? И кто же тебе столько надавал гостинцев. Ну и ну!». У счастливчика сердце пело от радости и детской гордости, что он смог, не боясь злых соседских собак, встать рано и ходить славить по дворам один. Теперь он будет ставить соседских мальчишек на место – они-то явно не смогли наславить целую сумку.