Филька Корапь, увидев зарезанную свою корову, резко спрыгнул с телеги, закричал неистово голосом, переходящим на визг: «Что ты наделал немая сволочь! Убью, сука!». Он замахнулся толстой палкой, но не успел ударить, как Сёмка блестящим, хорошо заточенным ножом отбил палку и прыгнул навстречу Фильке с явным намерением вонзить в него нож с криком «эбэ, эбэээ!». Тот также мгновенно среагировал и с необыкновенной быстротой побежал к лесу – Сёмка за ним! Не догнать Филлипа, Сёмка вернулся к мужикам и с помощью своего «эбээ, эбээ» горячо доказывал, что он сделал всё что мог. А дело в том было, что без подпаска Сёмка просто физически не мог справиться с табуном в такой критической ситуации, да и возраст давал себя знать – ведь почти шестьдесят лет.

После этого случая перёдские мужики наняли Кольку Рыжего, но уже с подпаском. Вот так Лобан и заполнил эту вновь открывшуюся штатную единицу. А хотел он, до безумия, заработать денег, чтобы купить себе велосипед, который давно стоял в магазине, обёрнутый в желтоватую бумагу, пропитанную маслом-солидолом: ПВЗ – Пермский велосипедный завод! Это была главная, розовая мечта Лобана – купить именно этот велосипед.

Табун мирно пасся в лощине, солнце уже высоко поднялось над Конёвой – пришло время гнать его к ближнему лесу, где на прилегающей опушке уже выросло сочное разнотравье, питаемое накопленной за зиму влагой леса. Колька подал сигнал трогать табун: громко закричал «пошлии…, давай пошлии…!», и табун медленно потянулся по косогору рытушек к зеленеющему лесу. Подпасок тоже не преминул произвести громкий хлопок своим кнутом вдоль границы табуна и кинуть бадик в отлучившуюся козу. Перед ближним лесом травы на час, а дальше через лес – прогон до самого отлогого места Красной горы, где долгожданный двухчасовой отдых. Табун, хорошо напитавшись сочного зелёного разнотравья, – подорожника, кукушника, пырья, с попадающимся клевером и люцерной, сам привычно располагается на отдых: коровы, козы, овцы – все ложатся на подогретую солнцем землю у Красной горы. Солнце уже стоит в зените над Красной горой, и теперь можно и пообедать. Пастух и подпасок вынимают из своих сумок завёрнутую в чистые платки неприхотливую еду.

Это, как правило, пол-литровая бутылка молока, пара варёных яиц, лук, соль и конечно хлеб домашний, испечённый в русской печи, которая просто жила в каждом деревенском доме. Иногда в меню входил кусок курятины, сало. Послевоенные годы с продуктами было не просто. Несмотря на то, что в Крым-Сарае была, как и во всей стране, колхозная система, и по результатам труда с колхозниками расплачивались натуральными продуктами – ржаное зерно, просо, греча – все остальные продукты брались со своих приусадебных участков и своего личного подсобного домашнего хозяйства, а оно и было самым главным источником жизнеобеспечения для всех крестьянских семей.

После двухчасового отдыха табун поднимают – и в обратный путь по тем же опушкам, косогорам и лощинам рытушек. Под закат солнца табун с блеяньем овец, мычаньем коров и мяканьем коз вливается в главную улицу деревни в клубах подорожной пыли. Каждая баба встречает свою скотину и хворостиной загоняет в свой двор. Лобана встречала его бабушка Федосья, семидесятилетняя старуха. Она, не обращая внимания на плотный поток скотины, шла прямо в начало стада, где виднелась вихрастая белая голова её любимого внука. Подойдя, она обнимала и гладила его по голове своей шершавой натруженной рукой, приговаривая: «Отпас внучек, отпас, справился, молодец!». На глазах у неё поблёскивали слёзы в лучах уже совсем заходящегося солнца. Она безумно любила, как всякая бабка, своего внука, а тем более, что он был сиротой: отец Толика погиб на фронте, а мать убило молнией, когда на сенокосе они сидели, спрятавшись под омётом сена от разбушевавшейся стихии. Лобану было всего четыре годика, когда он остался на попечении своей бабушки. Гроза была та самая небывалая: в домах повыбивало окна градом величиной с куриное яйцо. Сторожилы не могли припомнить таких гроз в истории села, говорили: «По кулаку градины, это кара божья, за нашу неправедную жизнь!»