– Лады, – отвечал я, хотя ни на секунду не сомневался в том, что велик мой мертв и воскресить его к миру живущих двухколесных не под силу никому. Никакой ангел-сварщик не способен на такое чудо. – Переднее колесо тоже все вывернулось, – добавил я, но все внимание папы было сосредоточенно на скользкой дороге.

Медленно, но верно мы добрались до того дуба, где я оставил свой сломанный велик.

– И где же он? – спросил меня отец. – Ты здесь его оставил?

Хотите верьте, хотите нет, но остатки моего велосипеда испарились, словно их и не было здесь вообще. Папа остановил пикап, вылез под дождь и постучал в двери дома, во дворе которого рос дуб. Сквозь стекло кабины я увидел как отворилась дверь и на улицу выглянула светловолосая женщина. Отец поговорил с ней о чем-то с минуту и я увидел, как женщина указала рукой куда-то вдоль по улице. Когда отец мой вернулся обратно, его фуражка была вся мокрая, а куртка молочника на ссутуленных плечах потемнела от воды. Отворив дверь кабины и скользнув за руль, он вздохнул и сказал мне:

– Что ж, она мне все рассказала. Эта женщина выходила взять почту и увидела твой велосипед, лежащий у подножья дуба у нее во дворе, после чего, вернувшись домой, позвонила мистеру Скалли и попросила его приехать и забрать велосипед, что он и сделал.

Мистер Эммет Скалли был зефирским старьевщиком, разъезжающим по городу на своем грузовичке, выкрашенном ярко-зеленой краской, с красной надписью на дверце «Антиквариат Скалли» и номером телефона под ней. Мой отец запустил мотор и взглянул на меня. Мне был знаком этот взгляд; взгляд был жестким и разгневанным, отчего будущее нарисовалось мне в самых мрачных тонах.

– Почему ты не постучал в дверь этой женщины и не предупредил ее, что вернешься за своим велосипедом? О чем ты думал в тот момент?

– Ни о чем, сэр, – потупив глаза ответил я. – Я ни о чем в тот момент вообще не думал. Я упал.

Молча кивнув, мой отец выжал сцепление, дал газ и, отъехав от тротуара перед домом с дубом, мы снова пустились в дорогу. Но путь наш лежал не в сторону дома – мы устремились на запад. Я отлично знал куда правит наш пикап отец. На западе находилась персональная свалка мистера Скалли, его развал старья, за самой окраиной города, там, где начинался лес. По пути мне пришлось выслушивать разнообразные поучительные рассказы отца, сводящиеся примерно к следующему: «Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, я всюду ходил только пешком. В ту пору я и мечтать не мог о собственном велике, даже о подержанном. Господи, да тогда никто не думал о том, чтобы катить куда-то на велике, даже если путь составлял две или три мили. И от этого здоровья в нас было хоть отбавляй. В солнце, в ветер, в дождь, все равно, мы шли пешком. И куда нам было нужно, мы всегда добирались пеш…» – и так далее и тому подобное; вы понимаете, о чем я говорю: мой отец пел хвалебную песнь своему детству, с чем все мы, конечно же, хорошо знакомы.

После того как окраины города остались позади, блестящая от воды дорога пошла через насквозь промокший зеленеющий лес. Дождь по-прежнему не обещал милостей, клочья тумана цеплялись за ветви деревьев и отрываясь, неторопливо пересекали дорогу перед самым нашим носом. Папа сильно сбавил ход, поскольку дорога здесь считалась опасной даже в самую лучшую и сухую погоду. Он все еще терзал меня рассказами о сомнительных радостях безвелосипедной жизни, что, как я уразумел, было в его устах своеобразным способом дать понять мне, что в том случае, если велосипед окажется непригодным к починке, то мне лучше сразу же начать привыкать к пешему образу существования. Между скрытыми в дымке холмами продолжали завывать ветер и грохотать буря, пустынная дорога разматывалась перед нами, норовисто убегая под колеса нашего грузовичка словно плохо объезженная лошадь, не желающая скакать под седлом. Не знаю уж что толкнуло меня в спину, но именно в этот момент я повернул назад голову и всмотрелся в мокрые сумерки.