Так что Дефо был прочитан и забыт. Но были еще два автора моего детства, которые у меня сливались как бы в одного. Я читал их одновременно обоих. Воображению это слияние не мешало. Это были Александр Грин и Эдгар По. О, если сейчас я рассказал бы вам подробно все, что я думаю о Эдгаре По, о том, что вообще считаю его человеком по-своему безнравственным, неверующим и тяготеющим к некоторому сатанизму и черным мессам, то вы бы меня спросили: «А зачем ты его читал?». Ну, во-первых, я читал его в те времена, когда ничего не знал о Сатане. А, во-вторых, у обоих этих авторов были рассказы про море, про гадюк, про диких зверей и странных женщин. Мне казалось, что мир взрослых такой и есть, вот, как у них в рассказах.

Вот женщина умирает от укуса гадюки, мужчина отсосал ей яд, и сам потом валяется в кустах с потемневшим, одеревеневшим лицом. Вот человек мчится сквозь шторм по волнистому полю мирового океана, где он все время ухает в пропасть, а мировой океан кипит, а человек тем не менее выживает. В общем, я думал, что по сути мир взрослых такой, как у этих авторов; правда, в рассказах Грина и в его повестях и манерных поджарых романах он представал, конечно, куда романтичнее, чем у Эдгара По. Гриновский мир был добрей, он был пронизан какой-то морской сказочностью.

Сейчас мне сложно сказать, был ли именно таким мир окружавших меня взрослых, страдавших от состояния несвободы, царившей в нашей стране и тем не менее живших полноценной полнокровной жизнью, испытывавших какие-то полноценные человеческие чувства, а кто-то из них ухитрялся высказываться, немного публиковаться или писать в стол. Это были люди, которые писали рассказы, романы, стихи, фантастику, пьесы, и которые все время пели. Пели свои и не свои песни и могли быть при этом актерами, режиссерами, поэтами, физиками, океанологами и писателями одновременно. Нет, я не говорю о Высоцком и Шукшине, о них я знал понаслышке.

Я говорю о тех питерских людях, о тогдашних представителях богемы, которые, на самом деле, искренне и честно выражали свою принадлежность к странному племени романтиков. Вот они тоже, кстати, любили Александра Грина, и Грин удивительным образом вдохновлял их на честность и неподкупность. Наверное, все-таки мир окружавших меня взрослых был куда интереснее, чем мир персонажей Грина, потерянных между несуществующими морями и прозябающих в ожидании морских побед в несуществующих городах…

А еще мы в очередь вслух читали Зощенко в палате пионерлагеря под названием «Космос», и чаще всего мне казалось, что надо же, как Зощенко преувеличивает, и потом что он показывает: таких людей почти нет. Откуда ж я знал, что такими несчастными, замученными, по-своему изобретательными, но очень злопамятными людьми была наполнена советская реальность… Это теперь я понимаю, что реальность двадцатых годов в виде отзвуков, таких вот пролежней на душе дала ходячий бестиарий странных сатирических персонажей, и потом многие из них были сыграны гениальными актерами в комедиях Гайдая, Данелии, Рязанова – все эти Лелики, слезливые папаши и Остап Бендер, Киса Воробьянинов и компания. Ну и еще персонажи из «Ивана Васильевича», который «меняет профессию». В общем, зощенковские персонажи казались мне в детстве абсолютно нереальными, придуманными специально для каких-то комедий. Которые тоже были для меня почти нереальными. По большому счету, кроме, может, двух персонажей «Бриллиантовой руки», то есть Семен Семеныча в виде Никулина и Козодоева в виде Миронова, ну и, конечно же, Лелика-Папанова, а, тогда трех, все остальные персонажи всех наших чудо-комедий казались мне абсолютно нереальными.