Я не люблю вареные грибы, несмотря на то, что гриб довольно серьезное создание природы и один человек говорил мне, что грибница может уйти корнями в самую глубь земли, пронизать землю и выйти в космос с другой стороны. Несмотря на то, что я не люблю грибы в вареном виде, к ним самим я отношусь спокойно и хорошо: люблю их собирать, люблю есть грибы маринованные, люблю и соленые. Несмотря на все это, я ненавижу именно вареные грибы.
И сейчас я понял наконец, почему. Я понял!
Потому что: нет уже в живых ни Гены, ни дяди Бори, ни дяди Володи, который шептал мне сквозь темноту кулис в сколоченную декоратором дверь «молодец». Они все были гениальные люди. А теперь их всех нет! Их таланты, их улыбки, их открытия, их то сбивчивые, то задумчивые речи были либо забыты людьми, либо присвоены другими, либо уплыли потоком мутной воды, которая даже в Финском заливе была чище, чем вся эта вода времени. В Финском заливе воды всегда было по щиколотку, невозможно было там искупаться, никак.
Иногда можно было в этой водяной мелкоте по щиколотку дать какие-нибудь обещания. Я помню, что я, например, пообещал, что вернусь в Россию. Да, да, там, в Финском заливе, где мне было по щиколотку.
Жизнь идет дальше, а все трепетное, пылкое, все самое нежное может превратиться в вареные грибы. Не ешьте вареные грибы! Не варите грибы! Не надо.
И закончу я этот короткий рассказ только одной фразой. Вот как Чехов считал, что самое лучшее из придуманного человечеством – это соленые огурцы, так я считаю, что самое худшее из придуманного человечеством – это вареные грибы.
Ну еще две фразы… Не дай Бог нам наесться вареных грибов и прийти к тому, чтобы все самое лучшее, все самое талантливое, все самое искреннее, пронзительное и нежное, что происходит с нами, заслуживало бы не слова «молодец», а участи вареных грибов!
Кругом марш
– Кто у нас сегодня пьет?
– Я.
– Много?
– Жена запретила много.
– Ты брал в магазине две?
– Две. А что?
Звон, бульканье.
– Вась, а где те люди?
– Ты о ком?
Бульканье.
– Я о Ленине, Пушкине.
– Ты давай закусывай.
Бульканье.
– Тоже мне закусь! Вот огурец я еще понимаю, хотя он вялый какой-то, а твой этот сыр «Дружба».
– За дружбу!
Звяканье, бульканье.
– Не, я серьезно. Где те люди?
– Ленин твой проклятый, прописку придумал, а я до сих пор прописан у матери в деревне, и всю жизнь грузчик, по жизни грузчик и после жизни грузчик.
– Давай выпьем за то, что ты навсегда грузчик!
Звон, бульканье.
– Ты сегодня где ночуешь?
– Как где? У тебя.
– У меня. Так…
Звон, бульканье.
– А жена-то твоя, она это… нормальная же? К моей жене вон брат приехал с тремя детьми, так что она сейчас там вся в гостях. Жена-то твоя меня пустит?
– Ладно, пошли, но на ход ноги.
Звон, бульканье.
– Давай, еще по одной. Каждый.
Звон, бульканье.
– Ну, давай, эту за Пушкина выпьем.
– Неа, да не было его.
– То есть как? Как не было его?
– Все за него этот, как его, Гоголь написал, кореш его, я в газете читал.
– Давай тогда просто за душу выпьем?
– За мою?
– За твою.
– Очень мне надо. За мою – не надо.
– За душу людей тогда.
– За душу людей? Да не нужна она мне.
– Как это так душа не нужна, Вась?
– А кому она сейчас нужна, душа?
– За душу, короче.
Звон, бульканье.
– Я, знаешь, тут что подумал, Сереж, за душу людей надо отдельно выпить. Пошли в магазин.
Комната с зеркалами
Они жили в такой большой комнате, где вся стены были обшиты зеркалами, а за стенами были всякие полки и еще гардеробная с вешалкой. Что за гардеробная? Обычное пространство между шкафом и какими-то другими хорошо прилаженными сюда полками. Еще там был уголок со столом для компьютера, и все это пряталось за задвигающимися дверями шкафа-купе. И вот эти двери шкафа-купе как раз и были полностью обшиты зеркалами.