Улица Свободы символично начиналась от здания университета, шла мимо центральной площади с памятником Ленину и зданиями правительства, а в итоге приводила в тупик.

Магалы, хаотичные бесформенные районы старого Дербента, – самая большая загадка города. В них непоправимо искажено не только время, но и пространство. В эти улочки, как в реку, нельзя войти дважды. Они меняются сразу за твоей спиной.

– Мы, дербентцы, – особый народ. Для нас Дербент – Единственный в мире город. Шахар, если по-нашему.

– Что за дети нынче пошли! Бабка собирается внучку отшлепать, а та ей судом грозит.

На большие торжества месить тесто для хлеба должна была непременно добрая женщина. Если хозяйки ссорились у общественной печи, хлеб они просили доделать соседок.

В конце XVI века на западном побережье Каспия начали селиться терские низовые казаки. Их называли громко – казачье войско. В действительности же это были небольшие ватаги отчаянных людей, которые занимались охотой, рыбалкой и «молодечеством» или, проще говоря, пиратством.

Остров Чечень – это тоже махачкала, границы которой простираются вдоль моря к северу на сто с лишним километров.

Музей истории города Махачкалы – небольшое круглое помещение на окраине столицы Дагестана. Любому нормальному человеку с первого взгляда понятно, что сделать его популярным невозможно. К счастью, директор музея Зарема Дадаева – человек ненормальный. Она покупает экспонаты по всему миру за собственный счет, организует немыслимые виртуальные экскурсии и выводит проекты музея далеко за пределы его стен, порой охватывая весь город. Началась ее карьера еще в 1998 году, накануне Второй чеченской войны, когда Зарема вместе с Джамилей Дагировой создала первую частную галерею современного искусства Дагестана, которая так и называлась – Первая.

Искусство – это прекрасно, но как вам, двум молодым девушкам, удалось в такое непростое время сделать его прибыльным?

Мы окунулись в работу как одержимые. Каждые три недели открывалась выставка с отдельной концепцией, буклетами, оригинальными пригласительными билетами. Поэтому даже те, кто не понимал современного искусства, сознавали, что это серьезно и с нами нужно считаться. Галерист – это престижная профессия, но он постоянно тратится на аренду, печать, выставки в других городах… Часть расходов брал на себя попечительский совет, остальное мы покрывали за счет салона. Тогда многие «новые дагестанцы» дома понастроили, пустые стены надо было заполнять. Услышав цены в тысячи долларов, они хмурили бровки и говорили: «Почему так дорого?» Московский галерист Айдан Салахова в таких случаях спрашивала: «А ты одеваешься в бутике или на барахолке? Ездишь на “мерседесе” или на “запорожце”?» Ценообразование в искусстве индивидуально и субъективно, за пять минут его не объяснишь. Но мы не имели права допустить, чтобы человек ничего не понял и ушел. Для горца непонятное плохо. Приходилось беседовать часами. Тем, кто говорил «Я и сам так могу!», давали кисти и говорили – рисуй. Они сразу прятали руки. Иногда мы показывали гостям две абстрактные картины. Одна – студенческая, вторая – работа мастера. На вопрос, какая из них лучше, все выбирали правильно. В итоге мы сформировали арт-рынок и взрастили коллекционеров современного искусства. Дагестанцам присуще чувство прекрасного, только знаний не хватает.

Почему же люди без образования покупали ваш абстракционизм, а не условного Шилова, который им гораздо понятней?

Самые сильные и востребованные художники мира работают в нефигуративном искусстве. В Дагестане эта традиция органично вытекает из орнамента и запрета изображать живых существ. Здесь не могла сложиться школа реализма. К тому же мы раскрутили бренд и стали модными. Ходить в Первую галерею было престижно. Один чиновник постоянно допытывался: кто наш маркетолог? Почему галерея во всех изданиях, на каждой полосе культуры? А мы просто делали свою работу.