Как-то раз мы напросились к профессору Серопяну, большому знатоку города. Он патологоанатом, знает махачкалинцев изнутри. Девчонки попросили у него набор металлических многоразовых шприцев. А он сказал: «Оставьте. Вдруг война? Тогда они пригодятся». Не покидает нас память о войне. Однажды я внезапно проснулась рано утром от фразы «Вспомним всех поименно». Так появился проект «Я погиб за Родину». Больше 95 тысяч дагестанцев погибли на Великой Отечественной. Сведения о каждом воине мы перевели в цифровой формат и проецировали на экран. Сто семьдесят восемь часов подряд они поочередно шагали из строя. Даже ночью, когда их никто не видел. Главное, что каждый вспомнился. Вышел из вечности и ушел обратно. Девятого мая 2009 года на всех электронных дисплеях Махачкалы сияли их имена. Когда я договаривалась об этом с руководителями рекламных служб, меня спросили: «Вы знаете, сколько стоит минута рекламного времени?» Я ответила: «Нет. И вы забудьте на этот день».

В рамках проекта «Диалоги с городом» я исследовала морфологию городского текста – как город говорит со своими жителями через объявления, вывески, надписи в лифтах, на футболках, в маршрутках… Особенно меня поразила фраза на аварском у входа во двор: «Умоляю, не кладите сюда мусор!» А внизу – три черных пакета. Получается, люди спустились с гор, из аварских районов, стали горожанами и страдают, что новое поколение понаехавших мусорит. Еще мы записывали звуки Махачкалы – шум прибоя, призыв на молитву, грохот стройки. Крики: «Рыба, рыба!», «Горячие бараньи головы!»… Из этого родилась аудиоинсталляция городской полифонии. Ее потом австралийцы хотели купить. Но я, конечно, бесплатно передала.

Через год после открытия у меня родилась идея проекта «Умный город»: установить на высоких зданиях бегущие строки и транслировать культурную и научную информацию – чтобы Махачкала обучала даже тех, кто не читает книжек. Город ведь живой, ему важно, из кого он состоит.

Мы сотрудничаем с лучшими музеями мира, работаем в библиотеках и архивах. Нам везде помогают. Только дагестанский объединенный исторический и архитектурный музей отказывает во всех наших просьбах. Зато благодаря этому мы вынуждены больше искать за пределами республики и находим редчайшие материалы. Я как одержимая езжу по стране, даже в Нью-Йорке выкупила собрание фотографий Дагестана. А еще в музее самая большая коллекция дореволюционных открыток республики.

У нас до сих пор нет хранилищ. Полтора года не финансируются выставки. Вкладываем собственные средства. К счастью, друг музея Эмиль Азизов понимает, что я, его жена, буду дымить и полыхать, если не случится нового проекта. Он шутит, что я и замуж за него вышла потому, что он руководит типографией, чтобы печатать буклеты. Условия работы порой невыносимы, но посетителям об этом знать не нужно. Пусть видят парадный зал.

За много лет работы Зарема заслужила единственное официальное звание – почетный житель аула Чох. Она им очень гордится. После выставки, посвященной этому селению, глава администрации неожиданно вручил ей диплом, к которому прилагался участок в Чохе. За диплом Дадаева поблагодарила, а землю не взяла. Сказала: «Ваши предки за нее кровь проливали, и раскидываться ею не нужно. Мы – пришлые, пусть чохская земля остается чохцам».

Традиционное искусство часто напоминает мне современное. Та же кайтагская вышивка выглядит смело и прогрессивно Можно ли нащупать живую связь между старым и новым?

На стене моего кабинета висит работа художника Апанди Магомедова из цикла «Кизяки». Когда мы показывали этот проект в галерее, молодежь хихикала – мол, выставили дерьмо. А я им в ответ: «Что такое кизяк? Природное топливо. Топливо – это тепло. А тепло – это жизнь. Не будь кизяков, дагестанцы бы жгли деревья. Надолго бы их хватило в горах? Вот и получается, что вы – горцы благодаря этой лепешке».