Вольноопределяющийся нахмурился, как бы что-то вспоминая.

– А простите… как вас зовут?

– Меня-то? А Марья Леонтьевна, – просто ответила она. И потом, заметив улыбку на лице всех нас, спохватилась. – А по фамилии Бочкарёва. В полку просто Яшкой зовут. Там уж и забыли, что я – баба…

– Ах, вы и есть знаменитый «Яшка»? – с внезапно оживившимся лицом повторила Лида. – Да о вас из фронта мы все слышали. Это вы на место убитого мужа поступили?

Бочкарёва с безнадёжно-шутливым видом махнула рукой. Опять её курносое русское лицо согрелось простой хорошей улыбкой.

– Насчёт меня больше треплются, чем правду говорят. Всего не переслушаешь. А только я уже два года на фронте. Два раза сурьёзно ранена.

– Разве вам не трудно на фронте? – невольно вырвалось у меня.

– Трудно, барышня? – снисходительно оглядела меня Бочкарёва. – Всё в жизни, почитай, трудно. Жить тоже трудно. А только ежели нужно – то какой может быть разговор? А мне, по совести сказать, не с немцами, а со своей солдатской братвой было труднее всего воевать!

– Как так?

– А вот отучить их ко мне с лапами лезть. Они-то все думали, раз, мол, баба, так чего и смотреть… Ну и пришлось показать им, что я не баба, а солдат, товарищ. Уж и начистила же я ихних морд – больше любого боксёра… – её заразительный смех невольно передался и всем нам. Мы все как по команде глянули на её крепкие крестьянские руки.

– Да, да… – продолжала Бочкарёва. – Спервоначалу трудно было, а потом ничего – и я, и солдаты привыкли. И теперь и совсем даже ладно живём. Я – не Машка, а – Яшка. Привыкли ребята и даже любят меня… Так по-хорошему, по-братски. Мужики, ежели их в руках держать – они ничего, не такой уж и плохой народишко…

Мы опять переглянулись и засмеялись. В этой боевой женщине было столько жизни, задора, весёлости и смелости, что, вероятно, все невольно подпадали под влияние её жизнерадостности.

Когда она, испугано взглянув на большие старинные часы, вынутые прямо из глубокого кармана, извинилась и, крепко пожав нам руки, поспешно ушла, вольноопределяющийся поглядел на меня с улыбкой.

– Вот это называется «бой-баба!». Ей Богу, вероятно, ни в какой другой стране, кроме России, таких типов не встретить. Словно грозой освежает. И ведь знаете – она действительно на фронте очень известна. Молодец! И какой пример нам, мужчинам!

Мне опять очень понравилось, как просто и сердечно сказал он всё это. Я улыбнулась ему и… он тоже. Лида, очевидно, заметила это и не без какого-то лукавства предложила незнакомцу зайти к нам выпить чаю.

Тот сконфузился.

– Да, нет… Уж извините, сестрица. Я ведь только что с поезда. Грязный, небритый. (Я почему-то опять взглянула на его розовые щёки, и мне захотелось провести по ним ладонью, чтобы проверить, есть ли там на самом деле следы противной мужской щетины?). Вот еду в отпуск долечивать руку…

– Да что вы, ей Богу, стесняетесь, вольноопределяющийся, – почти начальственным тоном заявила Лида. – Мы – семья военная. Папа наш – фронтовой полковник, а мамочка – самая уютная женщина в мире. Так что прошу не брыкаться. Бери его, Нинка, с той стороны под жабры в плен. Мы не хуже Бочкарёвой атаковать можем, когда нужно…

Так «взяли мы в плен» молодого добровольца, Георгия Лукина, студента-технолога, раненого под Барановичами. (Ну, вы уже догадались, читатель, что это и есть мой теперешний муж – чего уж тут тянуть?). Так началось наше знакомство, прошедшее через тяжёлые и кровавые испытания, чтобы много лет спустя, уже за границей, закончиться нашим счастливым браком, от которого и появился Жоренька, «сын двух офицеров»…