– Обязательно. Но у меня сегодня начинается стажировка, так что я буду занята. Не знаю, сколько времени займет подготовка к открытию.

– А-а-а, без проблем. Да, Шакти всегда была занята, когда стажировалась в «Кактусе». Тебе сообщили график?

Я качаю головой.

– Ну, скажи мне, как узнаешь. Я почти всегда здесь. – Он улыбается. – Окей, тогда, – он указывает большим пальцем на дверь, – мне пора…

– Да, спасибо за… – Я киваю в сторону растения. Осознаю, что заразилась привычкой Бена не заканчивать предложения, и сержусь. – Цветок, – добавляю я, но с такой паузой это прозвучало странно.

– Да ладно, знаешь, тут… – Бен пожимает плечами.

Я киваю. Хотя мне интересно, какое окончание у этого предложения. Первое слово, которое приходит на ум, – «одиноко». Интересно, понимает ли он мое одиночество. Интересно, не по этой ли причине он зашел навестить меня?

– Вот, короче, не забывай поливать его три раза в неделю и поворачивай горшок, чтобы всем сторонам досталось солнечного света. – Губы Бена расходятся в улыбке. Милой, широкой, глуповатой улыбке, и я вижу не только почти все его зубы, но и десны. Розовые и очень здоровые на вид.

Мой рот наполняется слюной. Я сглатываю.

– Хе-хе, – произношу я.

– Я буду тут весь день, – говорит Бен. – Наверное, допоздна.

– Окей.

И он идет к двери и уходит.

Я снимаю стулья, но стол оставляю как есть, прямо под искусственным растением. Затем разбираю пирамиду и сажусь на один из стульев, поставив перед собой ноутбук. Забиваю в поисковик «заказать свиная кровь онлайн доставка лондон».

Мне никогда раньше не приходилось этого делать. Едой нас всегда обеспечивала мама; в какой-то момент и я стала к этому причастна, но отношения с хозяйкой местной мясной лавки были уже налажены, и требовалось лишь явиться со складной тележкой и шнуром, если канистр больше двух. Пока я ждала, женщина всегда разговаривала со мной, спрашивая про школу или университет, в который я ездила из дома, а после того как мама заболела, – как она себя чувствует.

Мы всегда брали только свиную кровь. Не потому, что в лавке была только такая.

– Свиньи – грязные, – однажды сказала мама. – Только этого заслуживает твое тело.

Но, оказывается, нет – они грязные не по природе. Это люди держат одомашненных свиней в грязи, кормят их сгнившими овощами, позволяют земле в слишком маленьких загонах смешиваться с навозом; мерзость этих животных – всего лишь одно из проявлений греховности человека. Дикие свиньи едят растения. Известно даже, что они моют фрукты в ручьях, прежде чем их съесть, и что они никогда не едят свои экскременты и не катаются в них. Я рассказала об этом маме, но она была непреклонна: свинья – самое мерзкое животное, и именно этого мы заслуживаем. На такой еде я выросла, никогда не прикасаясь ни к чему иному, а только думая, мечтая, представляя вкус другой крови.

В моей памяти был только намек на что-то еще, на какой-то другой вкус. Что-то далекое, что-то, принадлежащее давнему прошлому, вне моей жизни, что-то древнее, будто воспоминание, передаваемое поколениями. Вкус – или не вкус, а, скорее, опыт поглощения и принятия в себя – человеческой крови.

Мама однажды, когда была беременна мной, съела человека; она так и не рассказала мне кого. Она называет этот инцидент ошибкой и винит в нем меня. Я приумножила ее голод, заставила чувствовать, что ей нужно больше, чем могла предложить свинья. Я пыталась понять, помнит ли мое тело, находившееся тогда в матке, тот вкус и ощущения. Однажды, подростком, я разрезала собственную кожу и присосалась к порезу, надеясь на превращение свиной крови в моих венах в человеческую, желая ощутить вкус, который, как мне казалось, я запомнила; но выпитое на вкус совершенно не отличалось от моего ужина, и ничего необычного я тоже не почувствовала.