В этой позе я с трудом пролистываю другие результаты поиска. Сухая свиная кровь для черного пудинга; набор для черного пудинга с сухой свиной кровью; купить сухую свиную кровь оптом. Внизу – рецепты. Хэш с кровяной колбасой, рагу по-толосски, хо-го, ньокки из батата с черным пудингом и чили. Нашлось и меню дорогущего ресторана в Лидсе, одна из закусок – сухая свиная кровь и яйца улиток. Люди странные, думаю я. Нахожу биохимическую лабораторию, продающую свежую кровь в бутылках поменьше и пакетах побольше исследователям, школам и университетам; на их сайте нет ни слова про продажу художникам, но я чувствую, что попробовать стоит. Заполняю форму для запросов, чтобы узнать цену и возможность регулярных доставок в Лондон.

«Здравствуйте, я художник-перформансист», —

начинаю я, но почти сразу получаю автоматическое оповещение: лаборатория закрылась навсегда. В конце концов я решаю купить немного сухой свиной крови. Нахожу поставщика органического продукта, сертифицированного Королевским обществом по предотвращению жестокого обращения с животными. Мне приходит письмо с подтверждением – заказ прибудет в студию завтра.

Я так устала. Не знаю почему. Дело не только в голоде. Мое тело отяжелело. Все вокруг тяжелое. Даже сам воздух в студии тяжелый и прижимает меня к любой горизонтальной поверхности, прямо сейчас – к столу и стулу, на котором я сижу. Но мне неудобно сидеть даже так, растянувшись на столешнице и опустив на нее голову. Я соскальзываю со стула, будто желе, осознанно не сопротивляясь гравитации, чтобы сильно удариться о бетонный пол – будто женщина, падающая в обморок в черно-белом фильме. Тупая боль – лишь отголосок ощущений полноценного человека – растекается по бедру, по руке и через плечо. Я перекатываюсь на спину. Волосы служат мне подушкой. Раскидываю руки по обе стороны от себя и ноги тоже – словно звезда. Легкая тошнота. Да, это из-за голода. Но не только.

Всякий раз, когда в моей жизни что-то планируется: встреча с подругой, школьная или университетская поездка, прогулка или, как сегодня, начало стажировки, – когда наконец приходит время исполнить этот план, он из ожидаемого с нетерпением события превращается в источник ужаса. Если, например, я договорюсь пойти в кино через неделю, то к назначенному моменту последнее, чего мне будет хотеться, – пойти в кино. Мой инстинкт всегда требует оставаться дома. Прямо сейчас я не хочу идти в «Кактус», хотя до мельчайших подробностей спланировала в уме маршрут и чувствую, что готова. Я хочу остаться здесь, на бетонном полу, и смотреть в потолок. Я определенно не хочу встречаться с людьми. Сама мысль об этом из моего текущего одиночества в этой комнате кажется странной и совершенно неестественной.

Я смотрю на свою руку. Всего через несколько часов эта рука, скорее всего, пожмет другую. Это тело скоро будет перед другими телами, перед их глазами. Эти ноги пройдут через двери незнакомого мне пространства. Разве это возможно? Когда я думаю о ближайшем будущем, то вижу вспышки, а не гладкое линейное течение событий. Вижу себя перед студией. Потом в пути, на оживленной дороге. Потом у касс станции метро «Воксхолл». Потом сидящей в вагоне. Потом в галерее под светодиодными лампами. Но путешествие кажется невозможным, ведь между этими кадрами – пустота. Как будто мозг не может нормально воспринимать время и мое движение через него. Подростком я спросила маму об этих чувствах, и она назвала их «обычной тревожностью», но я склонна считать причиной проблемы с моим мозгом, физические проблемы. Или, может быть, дело в том, кто я есть. Вероятно, демон во мне – животное-одиночка. В популярной культуре таких, как я, ассоциируют с летучими мышами, и, наверное, в этом есть смысл. Легко представить, как я вишу вниз головой в этой студии часами, капая изо рта белой слюной, а потом улетаю в ночь, в одиночестве собирать насекомых в небесах.