– Я так голоден, я так голоден, я так голоден…

А потом я съела его.

Я лежу без сна на полу своей студии. После обеда начинается моя стажировка в АКТОС, галерее в Баттерси[4]. Ее прозвали «Кактусом»;

на самом деле АКТОС – это Акаги, Тот и Осмунд, три основателя – три художника-экспериментатора из шестидесятых, связанных с группой «Флюксус»[5]. Томоэ Акаги известен в художественных кругах тем, что обскакал Нам Джун Пайка[6], став первым человеком, который оказался внутри кита в качестве художественного высказывания. Но я не думаю, что Пайк на самом деле хотел оказаться внутри кита. Его работа «Залезьте в вагину живой самки кита», по сути, о создании невозможного перформанса: такого, который нельзя было воплотить и который мог существовать только в умах аудитории. Читая эту инструкцию, мы неизбежно представляем, как сами разделяем мягкую плоть самки кита, а она и не замечает, как открывается проход, как мы заходим внутрь, разрывая ее девственную плеву, забираясь в матку. Когда я первый раз прочитала это произведение, я не могла понять своих чувств; помню свои мысли: «Фу – конечно, он выбрал самку, и, конечно, по его замыслу, она не замечает, как мы входим в нее». Не поняла, в чем смысл этой работы. Будто она существовала, только чтобы шокировать. Акаги зашил себя в желудок мертвого кита, выбросившегося на берег где-то в Скандинавии, где едят китовое мясо, и после этого все знали его как художника, который обскакал Нам Джун Пайка. В отличие от других художников «Флюксуса», Акаги не был в своем творчестве абсолютным нигилистом; он написал длинное письмо с извинениями за то, как его поколение обходится с природой, и зашил послание в желудок кита вместе с собой.

Стук в дверь. Все еще темно. На мне вчерашняя одежда – переодеться не во что. На плечах и руках грязь с пола. Достаю из рюкзака единственную оставшуюся кофту и натягиваю ее поверх футболки. Открываю дверь. Бен.

– Хэ-э-эй, приве-е-е-ет! – Он как будто говорит не только за себя, но и за меня. Улыбается – очень розовыми губами. – Ну вот я тебе принес!

В руках у него растение с коричневыми и розовыми стеблями и мягкими на вид бордовыми листьями. Бен окидывает комнату взглядом. Наверное, ему кажется странным, что здесь не прибавилось вещей, хотя я собиралась перевезти все еще вчера. Он снова смотрит мне в лицо и улыбается. Потом протягивает кашпо.

– О, – произношу я.

– У тебя есть крючок, видишь? – Он кивает на торчащий из потолка металлический крюк размером с мою ладонь.

– Ого. – Я раньше его не замечала. Он покрашен в белый, как и потолок, и сливается с ним. Присматриваюсь. Интересно, зачем там крючок.

– Типа приветственный подарок, чтобы сделать комнату немножко повеселее… – Дверь закрывается за гостем, и комната погружается в абсолютную темноту. – Все еще голова болит?

– Нет. – Дохожу до выключателя и немного прибавляю яркость. – У меня светочувствительность. Просто такая особенность… – Я показываю на лицо, пытаясь придумать продолжение. – С глазами. – Смотрю на растение в своих руках. Довольно красивое. Длинные стебли с маленькими листьями каскадом свисают из горшка, будто волосы. – Оно не погибнет? Без окон.

– А, ну… в общем, оно искусственное. – Бен смеется. – Может, мне… – Он указывает на крючок.

В этот момент он похож на героя портрета кисти да Винчи: пухленькое белое лицо, рыжие волосы, которые кажутся мягкими на ощупь, кроткий взгляд. На картинах да Винчи, на которых люди указывают на небо, натурщики, вне зависимости от возраста, всегда подобны херувимам. На несколько секунд Бен замирает с поднятым вверх пальцем, а затем иллюзия исчезает.