– Кра-а-а! Кра-а-а! – раздались зловещие вопли.

Сквозь слёзы, застывшие в глазах солёными линзами, Елизавете привиделось, что это тени ушедших душ вырвались из небытия и, широко распахнув чёрные крылья, закружили над головой.

«Вот и последнее пристанище, – думала она, глядя на медленно проплывающие кресты. – Каждый здесь будет: кто-то раньше, кто-то позже. Само рождение открывает счёт дням до последней черты».

Телега остановилась неподалёку от свежевырытой ямы. Мужики подхватили гроб. И вот его уже поглотила огромная чёрная могильная пасть.

– Будет земля тебе пухом, мама, – проговорила Елизавета, бросая комок влажной земли.

Донёсся короткий глухой удар о крышку гроба. Коля тоже бросил горсть. Девочки заплакали и повторили за братом.

Могильщики быстро-быстро заработали лопатами. Образовавшийся холм аккуратно выровняли, прибили со всех сторон. Увенчали крестом.

– Ну, вот и всё. Покойся с миром, мама. А нас ждут новые испытания, – глотая слёзы прошептала Елизавета; обняла и крепко прижала детей.

Помощники разошлись. Она подошла к кучеру, ожидавшему в сторонке.

– Елизавета Тихоновна, довезу вас до ворот храма, – заговорил тот, поглаживая лошадиную морду. – Поклажу батюшке снесёте, потом подброшу до дома.

– Это вещи не для храма, – шепнула Елизавета и взмолилась: – Знаю, Пётр, вы добрый человек, если сам отец Николай вас прислал. Не откажите в просьбе: отвезите нас подальше отсюда. Пожалуйста.

Кучер удивлённо вскинул мохнатые брови. Потом наморщил лоб, замялся. Наконец проговорил сочувственно:

– Нет, голубушка, далеко никак не могу. Здесь, конечно, не брошу, с кладбища вывезу, а дальше – сами.

***

Лошадь остановилась у ближайшего перелеска. Пётр стащил с телеги поклажу.

– Э-эх, доля ваша – бабская, – проговорил горестно и заспешил в обратный путь.

Елизавета опустилась на чемодан.

– Дети, слушайте внимательно. Если фашисты узнают, что папа офицер, расстреляют всех нас. Придётся шифроваться.

– А это ка-а-ак? – тоненько почти пропела Арина.

– Язык прикуси да молчи! Вот как, – бросил брат.

– Поиграем в партизан, – спокойно продолжала Елизавета, глядя в доверчивые глаза малышки. – Сама молчи, но, если спросят, скажи, что папа – сапожник, уехал обувь развозить, и больше ничего не знаешь.

– А-а-а, поня-я-ятно.

Елизавета вскинула глаза на старших.

– Надеюсь, вам тоже?

– Куда уж яснее? – отозвалась Надя.

– Вот и хорошо. Теперь – в путь.

Они побрели по перелеску, пахнущему грибами и мокрым мхом. Надя подняла шишку, швырнула в дерево.

– А зачем мы бросили такую хорошую квартиру? Куда идём? – спросила беспокойно.

– Да, мам, – подхватил Коля. – А если мы не найдём дома? Где будем жить и что есть? Сейчас-то голодно, а зимой и вовсе пропадём.

– Как мы будем ходить в школу? – не отставала Надя.

– Учёбу придется временно бросить, – отозвалась Елизавета.

– О-о, это другой разговор! – Коля ткнул сестру локтем в бок и подмигнул. – Надька, свобода начинается. Будем делать, чё хотим.

Та метнула на брата укоризненный взгляд.

– Отстань ты, не до шуток.

В голове Елизаветы пронеслось, как в свои десять она за партой церковно-приходской школы старательно переписывала отрывки из книги, мечтая поскорее вырваться из тоскливого деревенского существования. «Быстрей бы вырасти, – думала тогда. – Сразу выйду замуж и непременно за военного. Если куда отправят, буду длинные письма писать».

– Свобода, сынок, придёт, когда наша армия фашиста победит, – сказала строго. – Тогда стране грамотные люди нужны будут. Так что, ты от учёбы не открещивайся.

– Да по-онял я, по-онял, – протянул Коля. – Просто пошути-ил.

Шли недолго, насколько хватило сил у Арины. Остановились передохнуть. Сёстры уселись на чемодан. Коля – на траву. Елизавета припала спиной к стволу необъятного дуба. Ощутила древесный запах, но не почувствовала успокоения и благоговения, как бывало. Поглаживая живот с ещё неродившимся малышом, отрешённо смотрела вдаль.