Елизавета прерывисто вздохнула. Тот зло ухмыльнулся.

– А на шо живёшь? – бросил грубо. – Побиратися ходишь?

– Помогала местному дедушке урожай убирать. На пропитание заработала.

– В украинские хаты мабуть стучалася? Тут бильше никого нэма.

– Не знаю, чьи они. Мне всё равно. Главное, что человек добрый нашёлся, работу дал.

– А як призвище у чоловика?

– Фамилии не называл. Зовут Тарас Захарович.

Лицо полицая смягчилось. Недоверчивое выражение сменилось удовлетворением.

– То ж батько мий! Ему прислужувала. Нехай зиму жируе! – воскликнул полицай и снова посерьёзнел; поднялся, с грохотом отодвинув стул, закинул винтовку на плечо, кивком указал остальным на выход.

Половицы долго не отпускали ноги Елизаветы. В голове колоколом отдавалось: «То ж батько мий… Ему прислужувала…»

Неожиданно низ живота пронзила нестерпимая боль. Елизавета, ухватившись за бока, застонала. Несколько раз глубоко вздохнула. Отпустило. Шагнула в сторону комнаты, но, скованная новой схваткой, опустилась на лавку у стены.

Уличная дверь распахнулась. В кухню вместе с вернувшимися соседками ворвался бодрящий осенний воздух.

– Рожаю, – часто дыша, прошептала Елизавета.

Катерина, скинула боты, вмиг очутилась рядом.

– Варя, забирай детишек к себе да г’отовь, шо надо! – бросила подруге. – А вы, Елизавета Тихоновна, держитеся за меня. Вот та-ак. И пошлите потихонечку, будем вашего ребёночка принимать.

Из комнаты высунули головы дети. Елизавета поймала обеспокоенные взгляды, но лишь слабо улыбнулась. Опираясь на подставленный локоть, превозмогая боль от очередной схватки, добрела до кровати.

– Катенька, пелёнки там, – прошептала, кивнув в сторону этажерки.

– Хорошо-хорошо, и до них доберёмся, – приговаривала соседка, помогая раздеться.

Появилась Варвара с тазом и большим ножом. Елизавета зажмурилась от рези в животе и страха.

– Не боитесь, – подбодрила Варя. – Катюха – медичка. Она моему Серёньке помог’ла на свет божий появиться, и вашему ребятёнку подсобит.

– А ну, дайте-ка г’ляну, шо там у вас, – перебила Катерина. – Ба-а-а, да уж г’оловка показалася! Тужьтеся, мамаша! Тужьтеся!

От парализующей боли у Елизаветы на миг перехватило дыхание. В следующую секунду она резко втянула ртом воздух. Напряглась и с воплем выдавила из себя тёплое тельце.

– Уау, уау, – закричал малыш.

Елизавета приподняла голову. Увидев в руке Катерины нож, едва не потеряла сознание от охватившей паники. Крепко зажмурилась…

– Вот и ладненько, – наконец заговорила Варвара. – Пуповину обрезали. «Рубашка» выскочить, и дело с концом.

– А девчоночка-то кака малюсенька. Выскользнула так, шо мамка, небось, и не почуяла, – заворковала Катерина, обмывая новорождённую.

Поднесла спелёнатую малышку, уложила рядом с роженицей.

– Имечко-то придумали? – спросила умилённо.

– Таней назовём, – ответила обессиленная Елизавета, прикладывая дочку к груди.

Снега не было, но ледяное дыхание надвигающейся зимы уже отзывалось мелкой дрожью.

Елизавета, держа малышку одной рукой, помешала кашу. Опустилась на лавку.

– Наше сшастье, шо дом крепкий, да окна без сшелей, – бросила Варвара, появившись в кухне.

Присела рядом. Осторожно приподняла уголок одеяла, взглянула на Танечку.

– Хорошие хозяева здесь жили. Кто они и почему оставили такое уютное гнёздышко? – задумчиво проговорила Елизавета.

– Евреи, – прошептала Варвара еле слышно. – Мы, ког’да заселялися, Катюха из-за тумбочки белую повязку с шестиконечной звездой выудила. Ну, знаете, новые власти такие всем евреям предписали носить?

Елизавета сжалась от воспоминания.

– Как же не знать? – ответила, помолчав. – Им и паспорта специальные выдавали. Слух ходил, что на окраинах города организовали гетто. Туда их и свозят. А что дальше, не знаю. Назад ещё никто не возвращался.