Старейшина Чжао слушал, его лицо становилось все более мрачным. Он знал о пророчестве о Жемчужине, но, как и многие, считал его лишь легендой. Однако слова Ли Вэя о «странной энергии», исходящей от Линь Фэня, и его связь со Старейшиной Мэном, который десятилетиями копался в древних тайнах, вызвали у него тревогу.

Если Линь Фэнь действительно каким-то образом связан с этим пророчеством, если он обладает какой-то скрытой силой… это могло быть опасно. Опасно для хрупкого мира клана, опасно для его собственной позиции, опасно, возможно, и для самого клана, если пророчество о «падении» окажется правдой. Неконтролируемый потенциал в руках неопытного юноши, направляемый чудаковатым стариком, который, возможно, сошел с ума от своих изысканий – это был рецепт катастрофы.

«Ты хорошо сделал, что сообщил мне об этом, Ли Вэй,» – сказал Старейшина Чжао, его голос был низок и задумчив. «Мы должны… присмотреть за Линь Фэнем. И за Старейшиной Мэном. Некоторые тайны лучше оставить похороненными.»

Ли Вэй ушел, чувствуя себя оправданным и немного более уверенным. Он посеял семя подозрения.

Линь Фэнь, тем временем, сидел в своей комнате, размышляя о случившемся. Он понял. Его путь к пробуждению Жемчужины вызовет не только внешнюю угрозу, но и враждебность внутри его собственного, умирающего клана. Его собственная семья, или то, что от нее осталось, станет источником интриг и опасностей. Люди будут завидовать тому, чего не понимают, и бояться того, что не могут контролировать.

Первые признаки враждебности были налицо. Теперь ему предстояло не только постигать тайны Жемчужины под руководством Старейшины Мэна, но и научиться ориентироваться в паутине зависти и интриг, сплетенных прямо у него за спиной. Путь к Небесам становился еще более одиноким и опасным.

Слухи и пересуды в Клане Хауса распространялись медленно, как плесень по старым стенам, но верно. После инцидента с Ли Вэем, многие косились на Линь Фэня. Его занятия со Старейшиной Мэном, его странное поведение и то необъяснимое ощущение, которое исходило от него, хотя большинство не могли его идентифицировать, кроме как «странное», вызывали подозрение. Ли Вэй же, чувствуя себя униженным и напуганным, активно подливал масла в огонь, нашептывая Старейшине Чжао и другим о потенциальной опасности, исходящей от Линь Фэня и его наставника.

Напряжение нарастало. Старейшины, и без того нервные из-за упадка клана и своего неопределенного будущего, легко поддавались страху перед неизвестным. Неспособные понять или контролировать то, что происходило с Линь Фэнем, они начали видеть в нем угрозу. Их собственная слабость порождала потребность в поиске козла отпущения или, по крайней мере, источника, который можно было устранить, чтобы восстановить хоть какое-то подобие порядка.

Однажды утром, когда Линь Фэнь собирался идти к Старейшине Мэну, его перехватили двое младших старейшин, чьи лица были мрачны.

«Линь Фэнь, Старейшина Чжао желает видеть тебя в Главном Зале,» – коротко сказал один из них, его тон не оставлял места для отказа.

Линь Фэнь почувствовал холодок в животе. Он знал, что это не к добру. Главный Зал использовался для важных собраний и судов.

Внутри Главного Зала царила та же атмосфера запустения, что и везде, но сейчас она была пронизана напряжением. Несколько старейшин сидели полукругом, их лица были суровы. Среди них выделялся Старейшина Чжао, его взгляд был тяжелым и полным подозрения. Рядом стоял Ли Вэй, выглядящий одновременно злорадным и нервным.